Пусть тайга ко мне привыкнет

Автор: Админ. Опубликовано в Повести

ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Все толстые книжки начинаются со «вступления» или «предисловия». И чем книга толще, тем оно длиннее.
В этой — тоже довольно много страниц, даже если не считать картинки. И всё-таки предисловие мне писать не хотелось. Во-первых, потому что ребята, как правило, его пропускают; во-вторых, если рассказать обо всём заранее (как делают солидные авторы),— читать будет неинтересно.
Поэтому я решила вместо вступления просто представить своих героев.


ВИТЬКА
Витька — это Вика, Виктория. Витькой называет её папа, а мама и бабушка — Викторией.
У неё чёрные кудрявые волосы, как у папы, и голубые глаза, как у мамы. Как бабушка, Витька не терпит возражений и, как дядя Ариф, обожает играть в футбол.
Но Витьке нравится не только футбол. С большим удовольствием, например, она играет в куклы или разглядывает цветные черепки, которые хранит в старинном глиняном кувшине с отбитой ручкой. Из этого кувшина любил пить воду Вить-кин дедушка, когда был молодой. Конечно, и кувшин тогда был совсем новый. А потом дедушка ушёл на войну и не вернулся. И ручка у кувшина отбилась. С тех пор кувшин стоит под портретом дедушки, покрытый чистой салфеткой, без всякого применения. И трогать его никому не позволяется. Бабушка Фатья про черепки не знает, а если бы узнала, то обязательно бы все выбросила. Вот и приходится скрывать.  Витька  чувствует — это нехорошо, и каждый раз, когда достаёт свои сокровища, даёт слово: собраться с духом и всё рассказать бабушке...
И ещё одно мучает Витьку: до сих пор она не придумала, кем будет, когда вырастет. Все мальчишки во дворе выбрали себе профессии, а она — нет.
Сначала Витька хотела стать, как папа, буровиком, то есть — буровичкой. Но бабушка замахала руками: довольно, мол, девчонку с пути сбивать, и так уж платья разучилась носить — всё, как мальчишка какой, в джинсах бегает! И папа согласился: не женское дело, верно.
Тогда она решила: станет доктором, как мама. Тут вроде все были довольны. И опять ничего не вышло: оказалось, что Витька боится крови. Если бы только выслушивать да выстукивать — пожалуйста, а раны перевязывать — страшно. А мама сказала, что доктору без этого — нельзя. И пришлось снова придумывать профессию.
Витька по очереди хотела быть воспитательницей детского сада, контролёром в кинотеатре, артисткой на телевидении, которая ведёт передачу «Спокойной ночи, малыши!», потом поливальщицей газонов, продавщицей мороженого на пляже, заправщицей автоматов «пиво-воды» на бульваре... В последнее время она серьёзно подумывает стать водительницей белого, с красной стрелой на боку троллейбуса, как тётя Аня из второго подъезда, с которой они шьют Витькиным куклам джинсы и курточки.
Она представляла, как приходит утром в троллейбусный парк, небрежно похлопывает по беленькому, вымытому боку «свой» троллейбус и говорит: «Что, старичок, поработаем?» Потом легко впрыгивает в просторную, высокую кабину и усаживается в мягкое кресло. На Витьке белая рубашка с закатанными рукавами, на голове — белая кепка с тёмным козырьком от солнца, одна рука держит руль, в другой — длинный, коричневый, как ириска, микрофон. Она говорит: «Доброе утро, уважаемые пассажиры! Троллейбус идёт по маршруту «Центр — Городской пляж». Билеты приобретайте в кассе. Ваша совесть — лучший контролёр». Потом Витька смотрит в зеркальце, замечает в салоне беспорядок и снова подносит к губам микрофон: «Дяденька с усами! Который в окошко отвернулся, я Вам говорю! Уступите место старенькой бабушке. Как не стыдно! Она стоит, а Вы, такой толстый, сидите». Витька видит, как вскакивает и усаживает старушку усатый дядька, и улыбается. «Следующая остановка — улица Роз, приготовьтесь, пожалуйста...»
О своей мечте Витька пока никому не говорила, кроме тёти Ани, мамы, дяди Арифа, Назимки — своего приятеля, и папы, которому она написала большое письмо, целый тетрадный лист в клеточку. Она понимает, что до этого ещё далеко: надо выучить правила дорожного движения, научиться водить троллейбус и ещё — вырасти, хотя бы с маму.
А сейчас Витьке только шесть с половиной, и она старается быть самостоятельной: одна возвращается из сада (маме некогда, у бабушки болят ноги по жаре топать), моет иногда посуду, подметает пол. Конечно, это не самое любимое занятие, но шефы — первоклассники готовят в их группе утренник «Как ты помогаешь дома?», и каждый должен будет рассказать, как он помогает...
Когда папа уехал в Сибирь искать нефть, забот прибавилось. Приходится покупать молоко, ходить в булочную и следить за почтой. Последняя обязанность ей приятна: она первая читает папины письма. Папа пишет отдельно маме и бабушке и отдельно ей, Виктории Сергеевне Турабовой.
Витька очень соскучилась по нему. Но скоро папа приедет в отпуск, и они отправятся далеко в горы, где есть настоящий, дремучий лес. И будут вместе охотиться, и жарить на костре шашлык, и жить в замечательной оранжево-синей палатке, которую папа специально купил, когда прилетал на день рождения Витьки из своего таёжного Нефтеграда. И она очень ждёт папиного отпуска.
Но пора представить и других героев повести...

СТЕПАН ИВАНЫЧ
Степан Иваныч — это кот. Белый, мохнатый, как колобок, лапы толстые, а на самом носу — рыжинки.
Кот появился в доме полгода назад. Его принёс в кармане Назимка, Витькин друг. На день рождения.
Нельзя сказать, что подарок понравился всем. Например, бабушка активно возражала, когда для спанья кот выбрал её любимые тапки, а для кое-каких других дел — кадушку с пальмой.
Но это было давно. Сейчас у него со всеми прекрасные отношения. С Витькой они смотрят по телевизору «мультики».
Людмилу Петровну, Витькину маму, кот встречает у порога. Её звонки — один длинный и два коротких — он узнаёт безошибочно и летит, как сумасшедший, в прихожую, скользя лапами по гладкому паркету. Кот приветливо муркает и осторожно трётся спинкой о мамины ноги. В сумку, которая стоит тут же на полу, он никогда не позволяет себе заглядывать. Ему достаточно втянуть носом воздух, чтобы знать, что принесла Людмила Петровна: рыбу, колбасу или любимую Степан Иванычем капусту...
С хозяином дома кот любит «покурить» на балконе после трудового дня. Обычно Сергей Рашидович говорит: «Что, Степан Иваныч, покурим?» — и кот выгибает спину, поднимает хвост, как флаг, и важно шествует на балкон. Там Витькин папа садится в шезлонг, а Степан Иваныч пристраивается на его плече или коленях.
С тех пор, как уехал Сергей Рашидович, кот ходит на балкон один. Грустно смотрит вниз, на город, который наряжается вечером в разноцветные огни, и думает о чём-то своём...
И даже с бабушкой у него полное взаимопонимание: пальму кот давно оставил в покое, раз в месяц он приносит откуда-то мышку и кладёт её на коврик у бабушкиной кровати. Теперь бабушка называет его не «Стёпка», как раньше, а уважительно: «Степан Иваныч». Она даже отдала ему свою вторую тапку, потому что в одной Степан Иваныч уже не помещается.

ПАША И ДАША
Паша и Даша — волнистые попугайчики. Их подарил Витьке дядя Ариф, не на день рождения, а просто так. Дядя Ариф вообще любит делать подарки «просто так», и Витьке это нравится.
Волнистых попугайчиков, наверное, все знают. Мне кажется, Витька думает, что попугайчики — из волшебной страны: такие они игрушечные и бархатные, а когда разговаривают — будто льдинки ломаются.
Даша — ярко-жёлтая, с изумрудной спинкой. Паша — ярко-синий, с голубой грудкой. Они очень дружны между собой и Витьку прекрасно знают. Стоит ей подойти к их клетке, как попугайчики» бойко перебирая лапками, передвигаются по обструганной палочке поближе к Витьке и наперебой насвистывают — приветствуют её.
Паша и Даша — любимцы в доме. И, пожалуй, один Степан Иваныч относится к ним неискренне. Витька точно не знает, но подозревает это. Однажды она видела, как он, думая, что один в комнате, пытался сквозь решётку достать лапой птиц. При этом кот неприятно мявкал, будто лаял. Попугайчики забились в самый дальний угол клетки и тревожно трещали.
Витька, конечно, прогнала Степан Иваныча. Он презрительно дёрнул хвостом и ушёл.
Больше он к птицам не подходил, тем более, что клетку поставили на шкаф. На всякий случай...
Кроме этих четырёх героев, есть ещё и пятый. Но живёт он далеко, в тайге, и познакомится с ним Витька не скоро. Так что я пока о нём и рассказывать не буду.
А  сейчас начнём   нашу историю   с самого начала...

Глава первая
УЖАСНОЕ СОБЫТИЕ

В этот вечер Витька была одна. Мама задержалась на работе в больнице, а бабушка Фатья смотрела футбольный матч по телевизору в соседней квартире. Почему в соседней? Дело в том, что её второй сын Ариф играл центрального нападающего в местной команде. У Турабовых телевизор был, но простой, а у тети Диляры, соседки — цветной, и бабушка все матчи, где участвовал Ариф, хотела видеть только в цветном изображении, В дверь громко постучали. Витька поняла: это — чужой. Потому что все их знакомые умели звонить: надо было дёрнуть за висящий на цепочке маленький шарик-футбол, который служил вместо кнопки звонка. Незнакомые замечали его не сразу, а если и замечали, не могли сообразить, для чего тут повешена эта игрушка.
— Кто там? — спросила Витька, замирая у двери.
— Телеграмма.
Голос был незнакомый, но Витька тотчас распахнула дверь и немного испугалась: человек, стоящий на пороге, совсем не походил на почтальона. Он был без формы, и почтовой сумки у него не было.
Человек спросил:
— Квартира Турабовых?
— Да, — кивнула Витька.
— Ты одна?
— Одна.
— Читать умеешь?
— Умею.
— А писать? — продолжал расспрашивать странный человек.
— Только печатными,— ответила Витька и почему-то покраснела.
— Это ничего, что печатными, — повеселел человек. — Это даже хорошо! Держи! — и он протянул Витьке сложенный вдвое белый листок. — А вот здесь, — показал человек на другом листке, — распишись.
Витька послушно вывела карандашом «Турабова». Человек спрятал листок в карман и улыбнулся.
— Молодец, девочка. Спасибо, дорогая. А то пришлось бы мне ещё раз приходить, — и он быстро застучал каблуками по ступенькам вниз.
Витька торопливо раскрыла белый листок. Там было всего три строчки (если не считать адреса): ПОШЛА НЕФТЬ ОТПУСК ПРИЕХАТЬ НЕ МОГУ СКУЧАЮ ЦЕЛУЮ СЕРГЕЙ ТЧК
Что это? Витька ещё раз прочитала написанное. Почему в отпуск пошла нефть? И почему из-за этого не может приехать папа?
И вдруг до Витьки дошёл страшный смысл напечатанных слов: папа не приедет! Совсем не приедет! Не может быть! А как же охота? И шашлык? И палатка, которая лежит в чулане и ждёт, когда, наконец, в ней кто-нибудь поселится?
Витька бросилась к телефону и быстро-быстро, как только мог поворачиваться диск, набрала знакомый номер.
— Мама! Мамочка! — закричала она в трубку.
— В чём дело, Вика?
— Случилось ужасное событие!
— Ты разбилась? — тревожно спросила Людмила Петровна. — Опять с пожарной лестницы прыгала?
— С лестницы не прыгала, на чердак не лазала, с Назимкой не дралась, — протараторила Витька. — С папой вовсе произошло, а не со мной...
— Что случилось?! Отвечай!
Витька немного растерялась: никогда мама не говорила таким громким голосом.
— Телеграмма, — сказала она и хотела прочитать про нефть и всё остальное, но Людмила Петровна перебила:
— Никуда не уходи, сейчас приду! — и повесила трубку.
До больницы, где Людмила Петровна работала хирургом, было не очень далеко, но и не так близко. Во всяком случае, по дороге Витька успевала пропеть до конца обе песенки крокодила Гены. А тут она только вышла на балкон, как заметила белый халат, промелькнувший через двор. Людмила Петровна так торопилась, что даже не сняла халата.
Когда Витька её увидела, она испугалась: лицо у мамы было очень бледное, и глаза поэтому казались вдвое больше и голубее. Степан Иваныч тоже почувствовал неладное: он кружил вокруг ног хозяйки и беспокойно спрашивал: «Мур-мур?»
— Ну?! — только и могла выговорить Людмила Петровна.
Витька молча протянула телеграмму. Мама читала её долго, будто неинтересную сказку.
— Учти, я не согласна! — не выдержала Витька. — Ни за что!
— Ох, Викуша, как ты меня напугала! — наконец сказала Людмила Петровна и облегчённо вздохнула. — Я уж подумала, с нашим папой какое-нибудь несчастье случилось!
— Конечно, несчастье! Ты подумай: не приедет!.. Не хочу, не хочу, не хочу! — Витька еле сдерживалась, чтобы не зареветь.
— Что же делать, девочка, если его не отпускают? Я тоже очень огорчена...
— Что делать? — Витька испытующе посмотрела на маму. — Ты только сразу не отказывайся! Хорошо? Давай поедем сами!
Людмила Петровна молчала.
— Он же не может! Он же скучает один! Подумай! — горячо убеждала Витька. — Только ты не отказывайся, не отказывайся!
— А почему я должна возражать?
— Согласна! Согласна! — закричала Витька и бросилась целовать маму.
Потом она закружилась по комнате, потом прыгнула на диван и начала подлетать к потолку, так что взвизгивали пружины, а Степан Иваныч, сердито прижав уши, немедленно перебрался в кресло.
Но Степан Иваныч сердился зря: Витька шумела недолго. Ведь надо было срочно собираться! Пока мама не передумала.
Куклы, кукольная мебель, посуда, собачка Тяпа, Мишаня, поросёнок Ниф, машины и бульдозеры, подъёмные краны и светофоры — все съехались на середину комнаты.
— Вика, мы ведь не завтра поедем, — пробовала остановить её Людмила Петровна.
— Мамочка, мне всё равно нечего делать! Ты не беспокойся!
Подумав, Витька притащила ранец, «Подарок первокласснику», футбол и санки.
Ранец и «Подарок» вполне могут пригодиться, если они с мамой там немного задержатся: ведь осенью Витька должна идти в школу.
Зачем футбол? Возможно, мама права, и там, в Нефтеграде, тоже есть мячи. Но лучше иметь свой, как говорит дядя Ариф, «на всякий пожарный»...
Ну а санки? Это же совершенно необходимая вещь для Сибири! Ведь папа писал, там снегу — с двухэтажный дом и горки — с буровую вышку! Вот хорошо, что дядя Ариф санки из Ленинграда привёз, когда ездил защищать спортивную честь города. А бабушка их обзывала хламом и в чулан спрятала! А сейчас? Как бы Витька без них поехала?!
Людмила Петровна только рукой махнула. Она сняла с книжной полки «Атлас СССР», раскрыла нужную карту и вздохнула: как всё-таки далеко от их родного Азербайджана до Сибири!..

В БОЙ ИДУТ НЕ ТОЛЬКО ДЕВОЧКИ!
— Это что за базар?! — грозно произнесла бабушка Фатья, появляясь на пороге. Почему-то все Витькины мероприятия она сравнивала с базаром.
— Это не базар, бабушка! Это вещи для Сибири! Мы едем к папе!
— Я не ослышалась? — повернулась бабушка Фатья к Людмиле Петровне.
— Серёжа телеграмму прислал, что приехать в отпуск не сможет, — сказала Витькина мама. — Вот мы и решили к нему отправиться, — не очень уверенно добавила она.
Бабушка Фатья как-то сразу изменилась: опустились плечи, а лицо съёжилось, сморщинилось у глаз, у носа. Витька в таких случаях никогда не могла угадать, засмеётся бабушка в следующую минуту или заплачет.
Сегодня она заплакала.
Очень неприятно, когда плачут взрослые. Потому что непонятно, из-за чего слёзы, и как утешать — тоже неизвестно. Вот когда мальчишка или девчонка ревёт, тут ясно: либо кто-то стукнул, либо что-нибудь отобрали, либо куда-нибудь не пустили. А чего, спрашивается, бабушка Фатья слёзы льёт? Да ещё так жалобно всхлипывает, того и гляди, сама расплачешься.
Витька поспешно забралась к бабушке на колени, приникла к её уху и принялась уговаривать.
— Такая большая, а плачешь. Ай, нехорошо! Дядя Ариф придёт, увидит. Не стыдно? — Витька сделала паузу, чтобы бабушка могла прислушаться, и сказала самое главное, отчего слёзы должны были мгновенно высохнуть. — Я же только съезжу и приеду обратно! Совсем нанемножко съезжу. А?
Тут бабушка охнула, прижала Витьку изо всей силы к себе, и стала, наконец, понятна причина её слёз.
— Не отдам! Нет! Нет! Пусть глаза мои от слёз померкнут, пусть волосы по волоску выпадут и язык онемеет от горя... Не отдам дорогую мою девочку на погибель! Комарам на кусание! Медведям на съедение!..
Витьке стало жутковато от этих слов, однако сдаваться она не хотела.
— У мамы же отпуск! И у меня тоже... летом детский сад выходной, забыла?
Но и бабушка Фатья сдаваться не думала. Она выпрямилась так, что Витька сразу съехала с колен, и сказала командирским голосом, которого, говорят, боялся даже дедушка, боевой танкист:
— Не поедешь! Нет, я сказала!
— Но Серёжа очень соскучился по Викуше, — попробовала заступиться Людмила Петровна.
— Соскучился, сам приедет. Незачем ребёнка на край света тащить.
— Никакой опасности нет. Поймите, мама, это раньше Сибирь краем света считали.
— И слушать не хочу! Не отпущу — и конец разговору!
Витька поняла, что настал «крайний» случай.
В «крайних» случаях она плакала. Нет, не плакала — ревела. С причитаниями, как бабушка, только громче и отчаянней. Так, чтобы если ты стоишь на лестничной площадке под дверью или на соседнем балконе, то было ясно, что здесь, в хорошей квартире со всеми удобствами, обижают маленького человека. Какое нормальное человеческое сердце не дрогнет? Витька по опыту знала, что дрогнет. У тёти Диляры или дяди Самеда — даже наверняка.
И Витька начала...
— Не любит бабуля внучку... К дорогому папочке не пуска-а-а-ет!.. В зелёную тайгу... не пуска-а-а-ет...
На этот раз она не успела перечислить даже все свои достоинства и бабушкины недостатки, как раздался звонок. Ура! Чьё-то сердце не выдержало!
Витька набрала побольше воздуха и затянула на самой высокой ноте, которую могла достать: а-а-а!..
— Что здесь происходит? Море сердится? Или Кура вышла из берегов?
Ах, как замечательно, что пришёл дядя Ариф! Он умеет разговаривать с бабушкой!
— Сергея не отпустили, — пояснила Людмила Петровна. — И мы хотим поехать в Нефтеград, а...
— ...а мама Витю не пускает, — догадался дядя Ариф. — Как нехорошо! Как нехорошо!
Витька притихла. Она знала, что дядя Ариф сейчас будет развивать мысль. Он всегда хорошо её развивал. А эта Вике очень нравилась. Так что послушать стоило.
— Сергей Турабов, передовой мастер, лучший по профессии буровик, орденоносец и бывший делегат Всесоюзного съезда комсомола будет очень огорчаться, если узнает, что его родная, любимая мать, в мудрости которой не сомневаются даже ближайшие соседи, так отстало себя ведёт...
Дальше дядя Ариф рассказал, какой прекрасный край Сибирь, куда собираются поехать Людмила Петровна с Витькой, какое там синее небо (почти как над их родным городом), какой дремучий лес (тут бабушка Фатья охнула, и дядя Ариф поспешил перейти к другим вопросам), какая это совершенно героическая земля. О ней пишут все центральные газеты, её показывает телевидение по воскресеньям после футбола, и туда все рвутся поехать; даже знаменитый певец рвался, но его не пустили заграничные концерты. Но всё равно он замечательно поёт о Сибири: «Увезу тебя я в тундру, прямо в снежную пургу!..»
И вообще, закончил дядя Ариф, он бы сам съездил с удовольствием, но игры, к сожалению, не закончились, а достойного дублёра ещё не воспитали.
Речь произвела на всех сильное впечатление. Бабушка вздыхала — верный признак, что её одолевают сомнения, Людмила Петровна улыбалась: у неё появилась надежда на благополучный исход, — а Витька забыла, что на «всякий пожарный» ей следовало бы ещё немного повсхлипывать.
Известно, события никогда не надо торопить. Идея должна «вызреть». Поэтому Людмила Петровна пошла на кухню готовить ужин, дядя Ариф улегся в кресло и погрузился в чтение газеты А Советский спорт», бабушка Фатья задумчиво разглаживала многочисленные складочки на своей обширной юбке, а Витька ничего не делала, молчала.
Разве не о чем помолчать шестисполовиной-летней девочке перед таким дальним путешествием?
Волнистые попугайчики находились в соседней комнате и ничего не слышали. Степан Иваныч сидел у Витькиных ног, но понял, видимо, не всё, потому что, как только установилась тишина, задал вопрос:
— Мяу?.. Мяу? — настойчиво повторил кот, нетерпеливо погружая когти в пушистый ковёр.
Это могло означать: «А я?» или — «Что вы решили?»
— Дядя Ариф, а Степан Иваныч с нами поедет? — спросила Витька.
— Перевозить животных по воздуху или другим видом транспорта без особого разрешения запрещается, — донеслось из-за газетного листа.
— Слышал? Запрещается. Значит, здесь останешься.
Степан Иваныч не верил собственным ушам. И хвост, и спинка выражали собой один сплошной вопрос.
— Да ты не расстраивайся! — Витька постаралась разгладить этот вопросительный знак. — Мы приедем скоро, кисанька, умненькая моя, красивенькая моя...
Кот насторожился. Таким голосом Витька обычно говорила, когда хотела улизнуть на улицу одна, без него.
Кот возмутился: он замуркал самым хриплым, противным голосом, прижал уши и задвигал хвостом из стороны в сторону.
— Не сердись, миленький Степан Иваныч! Ты не один будешь. Попугайчики тоже не едут. И бабушка не едет. Она с вами остаётся. Правда, баба Фатья?
Сморщенные бабушкины руки давно уже не сновали туда-сюда, а спокойно лежали на коленях. Слушала она, о чём говорили дядя Ариф с Витькой и Степан Иванычем, или, может, задремала?
Но бабушка Фатья не дремала.
— Вчера сон видела. Будто тётя Дунья тутовник обирает, а ягоды в руках так и лопаются, лопаются... Вредный сон. Как бы не померла тётя.
— Это тётя из Карабаха? — уточнила Витька. — Которой уже сто пять лет?
— Она, она, несчастная. Старая очень. Ехать надо, повидаться надо...
Первой оценила обстановку Витька.
— Бабушка! А как же Степан Иваныч? А попугайчики?
— С собой возьмите, — чистые бабушкины глаза наконец-то посмотрели на Витьку. Но показалось ей, что не очень они сегодня чистые: дрожало в них что-то хитрое, весёлое.
— Но ведь их нельзя по воздуху... И другим видом транспорта тоже нельзя! — всем своим существом Витька чувствовала приближение беды.
— Очень старая тётя Дунья, — вздохнула бабушка. — Отвезёшь меня в Карабах завтра, Ариф.
До чего несправедливо устроен мир! Когда нужны, ужасно необходимы слёзы, их ни за что не выжмешь, как ни зажмуривай глаза. А когда, наоборот, они ни к чему, а «к чему» твёрдые, убедительные слова, слёзы вылезают изо всех щёлок, и не сдержать их никакими силами. И ничего из-за них не видно, и слышно почему-то плохо...
Оставалось только убежать.
Плакать «по-правде» Витька убегала зимой — в чулан, а летом — в виноградную беседку. И там, и там всегда было сумрачно. Плачь, сколько слёз скопилось — никто не увидит.
Сейчас было лето, и Витька направилась в беседку...

ВЕРНЫЙ ДРУГ НАЗИМКА
Поплакать не удалось: беседка оказалась занятой.
— Кто тут? — спросила Витька, вглядываясь в полумрак.
— Я, Назимка, — раздался тихий голос. Витька облегчённо вздохнула:  хорошо, хоть
человек надёжный.
— Ты чего здесь сидишь? — спросила она.
— Переживаю.
— Про что?
— Что уезжаешь. Дядя Самед сказал.
— Всё, больше не уезжаю. Не берут. Из-за Степан Иваныча.
Назимка, конечно, ничего не понял. Витька пояснила:
— Степан Иваныча самолётом нельзя. Без специального разрешения. И попугайчиков — тоже. А бабушка Фатья хочет, чтобы взяли. А раз — нельзя, то и мне нельзя. Зверей одних не оставишь! Их кормить надо. Каждый день причём.
А бабушка к тёте Дунье в Карабах едет. Сон плохой она вчера увидела.
— А может, она сегодня хороший увидит? И не поедет?
— Не увидит. Вот, если только я останусь...
— Вредная старуха, — заключил Назимка.
— Да не вредная. Просто с железным характером. Не хочет отпускать, потому что боится — комары меня съедят. Или медведь вдруг...
Глаза у Назимки стали круглые, даже в темноте было заметно.
— А они, правда... могут?
— Съесть? Ещё как! Запросто! Они же там не такие, как у нас, а круглые и толстые, и рыжие вдобавок,— на ходу придумывала Витька.
— И ты не боишься?
Витька хотела сказать «нет», но это было бы нечестно по отношению к Назимке. Он, например, признался ей, что плакал, когда ему делали укол.
— Чуть-чуть, — сказала она и объяснила: — Там ведь люди как-то живут! И дети есть. Папа писал, у них построили два детских сада: «Теремок» и «Солнышко».
— Ну, тогда тебе надо ехать, — согласился Назимка.
— Очень надо. Просто очень-преочень. Но как? Без меня бабушка Фатья ни за что не хочет оставаться со Степан Иванычем и попугайчиками.
— Будем думать, — сказал Назимка и сел думать.
Лучше всего придумывалось, если ноги сложить калачиком, а кулаками подпереть щёки. Голова у Назимки хоть и чёрная, но очень светлая, и Витька сильно на это надеялась.
— Есть! — воскликнул Назимка и вскочил. — Твоих зверей могу кормить я!
Самые умные мысли — самые простые. Несколько секунд Витька не могла вымолвить ни слова: стояла и восхищённо смотрела на замечательного человека — Назимку. Потом, не сговариваясь, они схватили друг друга за руки и помчались!.. Помчались в сто двадцать шестую квартиру на шестом этаже, где Людмила Петровна, дядя Ариф и бабушка Фатья искали выход из создавшегося положения.
А выход вон какой открылся: лучше не придумаешь!

ТЁТЯ ДОКТОР АЙБОЛИТ
Витька радовалась зря. Назимкина мама этот выход снова закрыла. Она сказала, что на всё лето, до самого первого сентября, когда Назимке надо будет идти в первый класс, он уедет «на яблоки» на Украину, к её сестре.
Возможно, украинские яблоки лучше местных, возможно, перед школой их есть даже необходимо, но Степан Иваныч и бедные попугайчики оставались без присмотра, и Витькина поездка опять срывалась.
Витька снова направилась было в виноградную беседку, но дядя Ариф нашёл другой выход, хотя и не такой удобный, как первый.
Он сказал:
— Если не разрешается перевозить животных без особого разрешения — значит, такое разрешение надо получить! И я знаю у кого! — Дядя Ариф поднял указательный палец и торжественно закончил: — У ветеринара!
Витька от радости готова была стать наголову! Она просто не представляет, что делают маленькие девочки, у которых нет таких дядей...
Ветеринаром, оказалось, называют звериного врача, то есть, доктора Айболита. И Айболитов теперь много, и все они работают в специальной звериной больнице.
В больницу Витька, дядя Ариф и звери пошли на следующее утро. Их приняла тётя доктор Айболит. Она сразу поняла, что от неё требуется.
Сначала она почесала за ушами у Степан Иваныча, отчего кот проникся к ней большим доверием и тут же сообщил об этом своим самым мелодичным мурлыканьем, прищурив глаза и выпустив когти. Потом доктор насыпала крошек попугайчикам и села писать «особое разрешение».
Она заполнила крупными буквами две бумажки, на обеих поставила круглые печати и вручила «разрешения» Витьке.
На первой бумаге было написано, что «кот сибирский совсем здоров и в Сибирь ехать в состоянии».
На другом листке разрешалось ехать в Сибирь волнистым попугайчикам.
И Витька, и дядя Ариф пришли в восторг.
Витька поблагодарила доктора, а дядя Ариф подарил ей неизвестно откуда взявшуюся розу. Потом они хором сказали «до свиданья!» и пошли вместе с Пашей, Дашей и Степан Иванычем домой.
Волнистые попугайчики оживлённо обсуждали в клетке предстоящее путешествие. Кот важно восседал на плече дяди Арифа и поглядывал свысока на своих дальних родственников, которые встречались по дороге. Витька считала, он имел на это право: такого «особого разрешения», как у него, не было ни у кого из них.

ПРОЩАЙТЕ ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ!
И вот наступил день отъезда. Витька с удивлением обнаружила, что ей чуточку грустно. Если бы можно было взять с собой море, и троллейбус, и эскимо на палочке, а самое главное — Назимку, дядю Арифа и... бабушку!
— Ты  пиши, — говорил Назимка, когда они прощались на аэродроме. — Обязательно!
— Ну да, — обещала Витька. — Ты тоже пиши!
— Приедете, сразу дайте телеграмму, — наказывал дядя Ариф. — Чтобы люди тут зря, понимаешь, не волновались.
И Людмила Петровна, и Витька согласно кивали головами.
Бабушка их не провожала. Накануне она уехала в Карабах, к тёте Дунье, которая была совсем старая и могла неожиданно умереть. Бабушка не поцеловала на прощанье внучку и ей не позволила. У Витьки на сердце камень давил, или кошки скребли, или что-то ещё, а слёзы так и наворачивались на глаза, как только она про это вспоминала.
А в остальном — всё замечательно! Синее-синее небо, синее-синее море, и зелёный-зелёный город под крылом самолёта. Витька сидит у самого иллюминатора, рядом с мамой, и сердце у неё замирает— ведь летит она первый в своей жизни раз!

Глава вторая
ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ!

К воздушному виду транспорта, быстрому и удобному, у Витьки отношение сложное.
Конечно, летать приятно. Особенно, если первый раз.  Каждому — отдельное кресло, которое, если хочешь, прямо стоит, если хочешь, почти как кровать делается. Потом — кнопки. Нажмёшь одну — свет загорается, нажмёшь другую — ветер на тебя дует, нажмёшь третью — стюардесса (так называют дежурную в самолёте) возле кресла стоит: «Вы меня вызывали?» Ещё конфеты дают бесплатно — бери, сколько хочешь! Витька горсть съела, а потом смотреть на них не могла.
А вообще, лететь скучно: совершенно нечего делать! Взрослые как-то приспосабливаются: читают или спят. А детям — прямо беда: «туда» нельзя, «то» не трогай, «тут» не стой, а на взлёте и посадке еще и ремнями к креслу привязывают...
С другой стороны, если сильно захотеть, можно найти занятие. Например, походить по салону. Правда, обязательно кто-нибудь спросит: «Девочка, где твоя мама?» Или: «Сядь на место, девочка». Это — если ходить просто так, без дела. Но если ты идёшь, а на руках — белый пушистый кот с рыжинками на хитрой морде, на тебя сразу обратят внимание, но совсем по другой причине.
— Ой, какой котик!
— Девочка, зто твой?
— А как его зовут? — и так далее.
Тут можно останавливаться хоть где и разговаривать сколько хочешь. Надо только правильно реагировать.
На первые два вопроса достаточно чуть-чуть улыбнуться и приостановиться, чтобы желающие получше разглядели кота. Потом — сообщить его имя. Появятся новые вопросы — только успевай отвечать. И тут обязательно завяжется какое-нибудь настоящее знакомство.
У Витьки, например, так и получилось: первая серьёзная «сибирская» встреча произошла в самолёте.

СТЕПАН МАТВЕЕВИЧ
Витька и Степан Иваныч не спеша прошли свой салон из конца в конец и остановились. Оба они заметили, что на них с интересом поглядывает один человек.
Человек как человек. Витька на него в другое время и внимания бы не обратила. Ростом чуть побольше Назимкк, и чубчик такой же, только у Назимки — чёрный, а у этого — белый. Он вообще был какой-то «непокрашенный»: волосы — белые, брови — белые, и ресницы — тоже белые. Глаза, как у мамы, голубые, только маленькие, а лицо — загорелое-загорелое, даже немного красное. Наверное, долго на пляже лежал.
Витька его так хорошо разглядела потому, что, когда они шли к самолёту, он предложил: «Помогу, разрешите?» — и протянул руку к попугайчиковой клетке.
Конечно, Витька не разрешила. Тогда он ещё спросил: «А билеты у этих пассажиров есть?» Витька разговаривать не стала, а только показала «разрешения». Он прочитал и сказал: «О!..» А потом сели в самолёт, человек прошёл в конец салона, а их места оказались в самом начале...
И вот сейчас этот «непокрашенный» смотрит на них и улыбается весело и чуть насмешливо.
Почему-то Степан Иваныч считал, если человек улыбнулся — значит, пригласил в гости. Для верности он ещё спросил: «Мур?» («Можно?») — и прыгнул к человеку на колени.
— Ах ты, бессовестный! — накинулась на него Витька. — Нельзя!
Но Степан Иваныч нахально посмотрел ей прямо в глаза и остался. Развалился, лапы вытянул и хвост в проход свесил.
Человек теперь уже откровенно рассмеялся:
— Ну, раз так, давайте знакомиться!.. Степан Матвеевич.
Витька пожала протянутую руку и сказала:
— Виктория Сергеевна. А его — Степан Иваныч.
— Ну?! Тёзка, значит? — белые кустики бровей приподнялись, и стало видно, что  новый знакомый совсем ещё молодой, как Витькин папа, а может, ещё моложе. — А где ваши птицы, Виктория Сергеевна?
— Попугайчики?.. Их стюардессы пригласили. Там всё-таки свободнее.
— И куда вы путь держите?
— В Нефтеград, а вы?
— И я туда же. Скажи, пожалуйста, какое совпадение! — Степан Матвеевич снова засмеялся. Он вообще или улыбался, или смеялся. Такой уж он был, наверное, весёлый человек.
— А вы знаете моего папу? — спросила Витька на всякий случай. — Он самый знаменитый буровик на свете!
Светлые кустики снова поползли вверх:
— Уж не Сергей ли Турабов?
Витька радостно закивала: Турабов, ага, Турабов.
— А я гляжу, знакомая мордуленция! Где, думаю, видел? Вот так встреча! Ха-ха-ха! Да мы ведь с твоим батькой соседи!
Тут и Витька засмеялась. До чего здорово получается: не успела доехать до Сибири, а уж папиного знакомого встретила! Она сорвалась с места: надо же об этом и маме сказать! Она тоже, наверное, обрадуется.
Людмила Петровна обрадовалась, и даже очень. Они усадили Степана Матвеевича в Витькино кресло и засыпали вопросами.
Прежде всего, Витька решила выяснить самое главное:
— А комары всех без разбору едят или только незнакомых?
Степан Матвеевич рассмеялся.
— Не бойся, Виктория Сергеевна, авось, не съедят. Только не поддавайся, виду не показывай.
— А я и не боюсь, просто так спросила. А медведи на приволье живут или где?
— Дед Матвей говорил, косолапые далеко в тайгу ушли! — успокоил Степан Матвеевич. — Распугала их стройка шумом да криками.
— А у него борода есть?
— У деда Матвея?.. Есть. До пояса, как у Карабаса Барабаса.
— У Карабаса была до полу и даже волочилась, — заметила Витька.
Она ещё хотела спросить про троллейбусы, но Людмила Петровна её остановила:
— Подожди, Виктория, не дашь с человеком  поговорить!.. Так вы коренной сибиряк?
— Мы, Стрижовы, да. И я, и отец мой, Матвей Егорыч, местные. А вот моя Саша Александровна, жена, с Украины. Овощи теперь выращивает. А раньше ткачихой была. Тогда много народу понаехало, когда Нефтеград строить начали. Кто по путёвке комсомола, кто сам по себе, кто за другом потянулся.
— И большая у вас семья, Степан Матвеевич?
— По сибирским понятиям — малая: трое. Мы с женой, да парень семь лет.
— Как я?! — обрадовалась Витька. — А что он сейчас делает?
— Рыбалит на речке, должно быть. Или матери в теплице помогает. Или купается. Умеешь плавать? — Степан Матвеевич лукаво сощурился.
Витька хмыкнула: нашёл о чём спрашивать! Всё-таки она на море выросла, как-никак!
— С четырёх лет, — скромно сказала она. — И год без матраца.
— Молодец! — Степан Матвеевич не мог скрыть восхищения. — И ныряешь?
Витька снова хмыкнула: а как же! Это её любимое занятие — залезть на плечи к дяде Арифу и — бултых! Как с вышки. Можно потом соревнование устроить, если кто-то сомневается...
— Значит, батька вас в Н-ске не встречает? — спросил Степан Матвеевич.
— В том-то и дело... — Людмила Петровна вздохнула.
А Витька молча достала из сумочки телеграмму и показала Степану Матвеевичу.
Он прочитал и задумчиво погладил себя по голове от затылка ко лбу.
— Нравится тебе наша сибирская столица? — спросил Степан Матвеевич.
— Нет, — чистосердечно призналась она. — Наш город лучше.
— Вика! — укоризненно покачала головой Людмила Петровна.
— Да, — стояла на своём Витька. — У нас море есть и пляж!
— И у нас есть, — улыбнулся Степан Матвеевич, — море и пляж.
— Зато обезьянок нет! Которые на верёвочке гуляют по улицам.
— Зато белочки есть! — в тон Витьке задорно сказал Степан Матвеевич. — Подкарауливают прохожих и требуют угощения. Не веришь?
Витька смущённо засмеялась и взглянула на маму. Брови у Людмилы Петровны выгнулись дугой, что означало крайнюю степень удивления, и она спросила:
— В самом деле?
— Придётся показать белок, — обратился Степан Матвеевич к шофёру.
Молодой веснушчатый парень понимающе кивнул и включил третью скорость...

НЕ ДОГОНИШЬ — НЕ ПОЙМАЕШЬ!
Витька не сразу поняла, куда их завезла серо-голубая «Волга» с шашечками на боку. Завезла и высадила.
С одной стороны — высокие здания, как в новом городе, газоны с цветами, автоматы «газ-вода». А с другой — деревья посажены без всякого порядка, как попало.
— Их нарочно перепутали? — спросила Витька.
— Нет, Вика, здесь, наверное, самый настоящий лес был, — улыбнулась Людмила Петровна.
— Город построен прямо в лесу, — подтвердил Степан Матвеевич.
Витька с интересом разглядывала деревья: совсем не такие, как у них дома. Там они узкие, высокие, а здесь — будто кружевные, расширились, стоят. Особенно одно ей очень понравилось: ствол белый, а по нему поперёк — словно кисточкой кто нарисовал — чёрные полоски, шершавинки. Витька не удержалась, потрогала.
— Оно просто всё шёлковое, мамочка! — закричала она. — Ты погладь, погладь его!
— Это берёза, Вика, — сказала Людмила Петровна.
— Она поднялась на цыпочки и танцует. Видишь, как руки согнула, — Витька встала рядом с берёзой и показала.
Кот, до этого спокойно сидевший за пазухой у Степана Матвеевича, начал старательно выкарабкиваться наружу. Действительно, все ходят, смотрят, восхищаются, а он что, хуже?
— Давайте-ка наденем на него поводок, — сказала Людмила Петровна. — А то сбежит: ишь, принюхивается!
Эту унизительную процедуру Степан Иваныч терпеть не мог! Его, независимого кота, привязывают, как обыкновенную собаку! И пока Витькина мама застёгивала на его спине ремешки поводка, кот грозно шипел и пытался вырваться.
— Спустимся к морю? — предложил Степан Матвеевич, опуская кота на землю. — Конечно, это не Каспийское, но вполне приличное искусственное море.
Витька запротестовала:
— Лучше к белочкам!
Степан Иванович тоже так думал: в самом деле, на море они и дома наглядятся, а тут есть кое-что поинтереснее... И кот, не поднимая носа от земли, решительно потянул Людмилу Петровну в сторону зелёного ковра, который стелился от самой дороги.
— Витя, белка! — неожиданно воскликнул Степан Матвеевич.
— Где, где? — Витька крутила головой, ничего не видела и ужасно волновалась.
— Да вон же, в кормушку забралась! На пеньке, вроде домика, видишь?
Теперь, когда Степан Матвеевич показал, куда смотреть, и Людмила Петровна, и Витька разглядели маленькое рыжее существо, озабоченно хлопотавшее в домике. Белка что-то искала, не находила и звонко цокала.
— Ругается, — перевёл Степан Матвеевич. — Сердится, что в кормушке пусто, полакомиться нечем.
— Я хочу ближе подойти, можно? — Витька умоляюще посмотрела на маму и Степана Матвеевича. — Я очень тихонько, как кошка, подберусь, а?
— Можно, — разрешил Степан Матвеевич. — Белки здесь к людям привыкли, некоторые с рук едят и даже попрошайничают.
Действительно, белка пугаться и не думала. Они подошли довольно близко, так что стали видны чёрные блестящие бусинки-глазки, которые внимательно приглядывались к ним. Уж не собираются ли эти люди её угостить? Белка перебралась на крышу кормушки,   уселась на задние лапки, расстелила огненный хвост и стала ждать. Время от времени она нетерпеливо цокала, что, видимо, означало: «Скоро вы налюбуетесь мною и вспомните про то, что лежит у вас в карманах?»
— Какая красавица! — восхищённо прошептала Витька. — Лучше, чем на картинке!
И Людмила Петровна, и Степан Матвеевич были совершенно согласны с ней: молча стояли и улыбались. И никто из троих не подозревал, что случится в следующую минуту.
А в следующую минуту кот, про которого все на время забыли, резко дёрнулся, поводок выскользнул из рук Людмилы Петровны, и рыжий разбойник прыгнул на кормушку.
Степан Матвеевич от неожиданности как-то странно крякнул, Людмила Петровна тихо охнула, а Витька зажмурилась, потому что поняла, зачем полез к кормушке кот.
Не растерялась только белочка. Всё-таки она была не простая, а городская и кое-что в жизни повидала. А эти пиратские замашки четвероногих хвостатых хулиганов белочка хорошо изучила. В тот момент, когда кот прыгнул, она, растопырив лапы и хвост, самолётиком метнулась прямо под ноги Степану Матвеевичу и, недолго думая, забралась к нему на плечо. Почему она так поступила, сказать трудно: ведь Степан Матвеевич на дерево походил мало, хоть и стоял неподвижно.
Поняв, что напасть врасплох не удалось, кот пошёл на врага в открытую. Он выгнул спину, распушил шерсть, сморщил нос и зашипел самым своим страшным шипением:
— Ш-ш-ш!.. Берегись!..
Первой опомнилась Витька. Она бросилась к Степан Иванычу, схватила поводок и несколько раз обмотала вокруг руки.
— Ах ты, бессовестный, бессовестный, бессовестный!
Кот приниженно опустил хвост, виновато мявкнул и потёрся мордой о Витькины ноги.
Моментально сообразив, что опасность миновала, белка спрыгнула на траву и неторопливо направилась к берёзе. Она забралась на нижнюю ветку и презрительно зацокала: «Не догонишь — не поймаешь! Не догонишь — не поймаешь!»
Степан Иваныч прекрасно понял, кого дразнила белка, но что он мог сделать, несчастный привязанный кот?!
На всех вдруг напал смех. Витька так просто за живот держалась. Они вспомнили, как испугалась Людмила Петровна, и как растерялся Степан Матвеевич, когда белка приняла его за дерево и вцепилась всеми четырьмя лапами ему в плечо. Только кот не разделял общего веселья: если бы не этот коричневый поводок, новый, только что купленный...
— Можно, я положу в кормушку конфету? — спросила Витька.
— Лучше, наверное, печенье, — предложила Людмила Петровна.
Степан Матвеевич провёл по волосам от затылка ко лбу.
— Честное слово, не знаю, что ей больше по вкусу придётся. Вот у меня тут яблоко завалялось...
— А я всё вместе положу, пусть выбирает! — Витька привстала на носки, дотянулась до кормушки и оставила белочке угощение. Может быть, она ещё вернётся?..

Глава третья
ПРОИСШЕСТВИЕ ПЕРВОЕ

Степан Матвеевич дальше не поехал. Он проводил их на теплоход, а сам остался: в Н-ске у него оказались ещё дела.
И Витька, и Людмила Петровна огорчились: они успели уже привязаться к весёлому сибиряку, и кроме того, они снова оставались одни.
Но долго грустить Витька не умела, тем более, что их «Калинин» — совершенно замечательный теплоход. Она даже считала, что правильнее называть его кораблём. А Витьке поверить можно: всё-таки шесть с половиной лет человек прожил на море и кораблей всяких видел-перевидел!
Во-первых, «Калинин» —двухпалубный, и, следовательно, побегать, если охота придёт, есть где.
Потом — трехклассный. Кому плыть далеко, как, например, Витьке и Людмиле Петровне, тот занимает каюты первого и второго класса (это наверху). Внизу — третий класс. Там размещаются все, кому скоро сходить.
Паша и Даша ехали на маленьком столике в той же каюте, где и хозяйка. Они летали по своей клетке и, видимо, были вполне довольны жизнью.
Другое дело — Степан Иваныч. Тот, как очутился на теплоходе, так и пошёл гулять. В каюту почти не заглядывал. Разве только, чтобы поздороваться с Людмилой Петровной и Витькой.
Но Витька девочка справедливая. Она решила, что не один Степан Иваныч должен свежим воздухом дышать. Воздух полезен всем, и волнистым попугайчикам тоже. Кроме того, посмотреть на сибирскую реку, на местных птиц им, наверное, будет интересно. И она вынесла клетку на палубу.
Их сразу заметили и обступили со всех сторон ребята: не каждый день на сибирских теплоходах перевозят попугаев!
— Ой, какие птички!
— А они настоящие? А что они едят?
— Можно их потрогать?
Витька объяснила, что в клетке — попугайчики, причём волнистые. Зовут их Паша и Даша. Едут они вместе в Нефтеград к Витькиному папе, а едят попугайчики что угодно: хоть зёрнышки, хоть капусту.
— А комаров? А мошек тоже едят?
Витька пожала плечами. Она никогда не угощала Пашу и Дашу комарами и мошками и не знала, нравятся они им или нет.
— Давай проверим! — предложили ребята.
— Давайте, — согласилась Витька.
Удалось поймать лишь трёх комаров. На реке, на ветру, да ещё в жаркий полдень их найти нелегко.
Витька внимательно присмотрелась. Самые обыкновенные комары: маленькие, серые, с прозрачными крылышками, нисколько не страшнее тех, которые водятся дома. Зря бабушка Фатья боялась...
Первого комара опустили сквозь палочки решётки прямо на обеденный стол попугайчиков.
Но подопытный комар не собирался стать чьим-то обедом. И хоть его крылья были слегка примяты ребячьими пальцами, он нашёл в себе силы и... улетел!
— Надо вытащить птичек и покормить, — сказала девочка в очках.
— Правильно, а то комары кончаются, — поддержали ребята.
Витька открыла дверцу и позвала:
— Даша, иди сюда!
По секрету сказать, она любила её больше.
Даша была маленькая и несмелая, а Паша — просто нахальный. Он и здесь оттолкнул свою подругу и вылетел первым. Но на протянутые Витькины пальцы Паша не сел, даже не взглянул. Он резко взял вверх и прибавил скорость.
— Улетит! — закричали ребята. — Держите! Ловите!
— Паша, ко мне! — звала Витька. — Иди, дурачок! На место!
Но Паша, по всей вероятности, давно задумал сбежать. Он поднялся над крышей верхней палубы и скрылся из виду.
— Надо капитану Митрофану Игнатьевичу сказать, — предложили девочки.
— Будет он вам попугаев ловить! — возразили мальчишки. — Ему теплоход надо вести!
Витька молчала. Она хоть и не любила Пашу, но сейчас пожалела: ведь потеряется или от голода умрёт!
— Ты не плачь, — сказала девочка в очках. — Ничего ему не сделается. Долетит до берега и поселится в тайге. Очень просто!
Хорошо ей рассуждать! А может, Витька не хочет, чтобы Паша в тайге селился? Может, ей жалко его отпускать?..
— Не будет он там жить! — уверенно сказал высокий мальчишка. — Замёрзнет. Зимой же снег и мороз. А он — теплолюбивый.
— И нет! — заспорила та же девочка. — В гнездо залезет в ласточкино или стрижиное и перезимует, — она чувствовала себя виноватой и старалась хоть как-нибудь успокоить Витьку.
Но Витька больше никого слушать не стала. Она схватила клетку и полезла вверх по крутой металлической лесенке, куда, мама ей говорила, «посторонним вход воспрещён». Не такое простое дело — забраться с большой клеткой по узкой, почти отвесной лестнице. Но должна же она найти Пашу!
Витька толкнула первую попавшуюся дверь и переступила высокий порог. Она очутилась в небольшой, почти пустой комнате, с окнами во все стороны. У переднего окна спиной к Витьке стоял человек в тельняшке и обеими руками держался за большое колесо. Когда она вошла, человек, не оборачиваясь, спросил:
— Ты чего такая встрёпанная?
— Я Пашу ищу.
— Меня Вася зовут. Рулевой матрос, не слышала про такого?
— Нет. А я Витька.
— Очень приятно. Так какой тебе Паша нужен?
— Волнистый. Он из клетки вылетел... Вася мельком оглянулся и сказал:
— Дело серьёзное.
— Что же делать-то?
Рулевой матрос Вася вдруг, непонятно кому, громко сказал:
— Митрофан Игнатьевич, попугая не видели? Кто-то невидимый густым басом произнёс:
— Изловил. Кто ищет?
Первый раз Витька видела, чтобы разговаривали со стеной и чтобы она отвечала. Витька набрала побольше воздуха и крикнула:
— Я ищу, Витя!
— Выходи ко мне, Виктор, — прогудел невидимка.
— Топай к бате на капитанский мостик, — сказал Вася и показал глазами в открытое окно. — Видишь, возвышается?
Витька всегда думала, что капитанский мостик — это что-то высокое, на которое надо лезть но длинной крутой лестнице, как на крышу дома, например. А оказалось, что мостиком называют часть самой верхней палубы, огороженную перилами. С левой стороны стоял огромный толстый человек в синем кителе и морской фуражке. У него были дедморозовские усы и брови, и нос — картошкой. Правую руку он держал за спиной.
— Здравствуйте, — Витьке пришлось запрокинуть голову, таким высоким был капитан.
— Здравия желаю, Виктор, — сердитым голосом ответил Митрофан Игнатьевич. Наверное, он принял её за мальчишку, потому что Витька была, как всегда, в джинсах и куртке. — Как же ты допустил такой непорядок?
— Это нечаянно получилось. Мы его хотели угостить комарами, а Паша сбежал.
— А это, однако, Пашина подруга? — посмотрел на клетку Митрофан Игнатьевич.
— Да. Тоже волнистая.
— На, получай своего Пашу, — капитан вынул из-за спины руку, и Витька увидела беглеца.
Она приоткрыла клетку, и Митрофан Игнатьевич пустил туда попугая. Даша радостно пискнула, Паша ей что-то недовольно ответил, сел на жёрдочку и отвернулся. И сколько ни расспрашивала его подруга, он упорно молчал.
Митрофан Игнатьевич хмыкнул, и Витька поняла, что он больше не сердится.
— Мы к папе едем, в Нефтеград, — решила объяснить она. — Сначала на самолёте летели, на ТУ-134... Понимаете, он совсем ничего не подозревает. Мы — сюрпризом.
И хоть Витька, как всегда, рассказывала очень путано, Митрофан Игнатьевич понял.
— Следовательно, первый раз в наших краях? Витька кивнула и выразительно посмотрела на огромный бинокль, который висел у Митрофана Игнатьевича на груди.
— Хочешь глянуть?
Удивительно, как он сразу всё понимал! Не дожидаясь ответа, капитан снял бинокль.
— Держи!
Бинокль был настолько велик и тяжёл, что Витьке пришлось взять его двумя руками.
— Ой, здорово! — не удержалась она.
Берега, ещё минуту назад такие далёкие, неразличимые, приблизились. Вон деревья на самом обрыве толпятся, будто нырять собрались. А одно так уже прыгнуло: верхушка почти воды коснулась, а корни в земле застряли.
— Река весной очень сильно разливается и подмывает берега. И деревья падают, — пояснил Митрофан Игнатьевич, будто знал, что видит Витька.
— Птички ссорятся, — сообщила она, переводя бинокль с берега на воду.
— Стрижи. Торопятся птенцов выкормить: сибирское лето короткое, — сказал капитан. — Мошек, стрекоз наловят и тащат в гнезда.
— А где они?
— Видишь, в береге круглые отверстия?
— Это стрижи нарыли? Как много!.. Значит, в такой вот дыре должен был зимовать Паша? Ну уж нет, пусть лучше в клетке живёт!
— Тебя мать не потеряет? — напомнил Митрофан Игнатьевич.
Витька поняла, что пора уходить. Она с сожалением отдала бинокль.
— А можно, я ещё приду?
Капитан снова хмыкнул, и Витька расценила это как согласие.
— Спасибо! До свидания, Митрофан Игнатьевич! Митрофан Игнатьевич чуть наклонил голову и приложил к козырьку руку.

НЕОБЫЧНЫЙ СИГНАЛ
Есть у взрослых поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Витька раньше её не понимала. А сейчас стало ясно. Если бы Паша не пытался убежать, она никогда бы не познакомилась с такими замечательными людьми, как Митрофан Игнатьевич и Вася.
С Митрофаном Игнатьевичем разговаривать интересно, но с Васей — лучше: он молодой, как дядя Ариф, всё время шутит или поёт, и Витька его нисколько не стеснялась.
В рулевой рубке Витька была ещё два раза. Оказывается, рулевая — самое главное место на теплоходе и вообще на любом корабле. Колесо — это штурвал. С его помощью можно разворачивать руль вправо, влево, вперёд, назад. А сам руль находится сзади теплохода, в воде.
Когда стоишь на вахте, у штурвала, отвлекаться нельзя. А то — или на мель сядешь, или поворота не заметишь и в берег врежешься.
— А как узнавать правильный путь? — спросила Витька.
— Фарватер! — Вася смешно сморщил нос и важно сказал: — Чуять надо!
Витька подозрительно посмотрела на него:
— Нет, серьёзно.
— Для этого лоцманские карты есть и дорожные знаки: бакены и створы. Поняла?
Конечно, Витька ничего не поняла: столько незнакомых слов сразу!
— Сейчас будем створ проходить. Иди сюда, — Вася поставил её перед собой и велел взяться за штурвал. — Видишь, на левом берегу два белых прямоугольника? Друг за другом стоят?
— Там ещё чёрные полоски сверху вниз, — заметила Витька.
— Точно. Вот мы сейчас будем рулить так, чтобы эти чёрные полоски совместились, створились... Так, чуть левее, ещё лево руля... Стоп! Так держать!.. Молодец!
Витька ликовала. Здорово! Шла по створам и теплоход её слушался! Вот Назимка будет завидовать!
В рубку заглянул Митрофан Игнатьевич. Витька поздоровалась, но капитан вместо привычного: «Здравия желаю, Виктор!» только слегка кивнул головой.
— Не забудь про сигнал, — строго сказал он Васе и прошёл на мостик.
— Понял.
«Калинин» вдруг сделал плавный разворот к берегу.
Витька удивилась:
— Приставать будем?
Вася не ответил. Прищурившись, он внимательно всматривался в берег. Витька тоже поглядела. На самом высоком месте виднелся белый незнакомый знак. На створ он совсем не походил. Знак скорее напоминал узкую длинную пирамиду, на верхушке которой что-то краснело.
И вдруг тонкий протяжный гудок потянулся к берегу. Это был странный сигнал. Витька ни разу такого не слышала. Здоровались суда при встрече звонко, весело, и когда приставали к пристани, тоже «пели» по-другому.
— Почему он плачет? — спросила Витька. Вася отозвался не сразу.
— Есть такой сигнал особый, «Помним!» называется, — задумчиво сказал он. — «Калинин» всегда его даёт, когда проходит мимо памятника погибшим.
Так значит, наверху пирамиды была звезда! Как на дедушкиной пилотке, которую хранит бабушка Фатья в сундуке...
Сквозь стеклянную стену рубки Витька видела, что всё время, пока теплоход проплывал мимо памятника, Митрофан Игнатьевич стоял очень прямо, словно по стойке «смирно». И только когда белая пирамида с красной звездой осталась позади, капитан очнулся и, тяжело припадая на правую ногу, прошёл на противоположный конец мостика.
Витька почему-то только сейчас заметила, как сильно хромает Митрофан Игнатьевич.
— У него нога болит? — спросила она. Осколок, — коротко ответил Вася. — Всю войну на подводных лодках плавал, — с уважением добавил он.
— И не вытаскивается никак? Осколок? — Витька представила, как, должно быть, больно Митрофану Игнатьевичу. Один раз она занозила коленку. Упала, а острая щепка прямо и воткнулась. Ох, и орала она тогда! С тех пор прошло два года, а шрам всё ещё видно. А тут — осколок! Железный!..
Витька вздохнула. Вася не разговаривал, молчал, что совершенно было на него непохоже, и Митрофан Игнатьевич с утра хмурился, и самой почему-то грустно стало...
— Я домой пойду, — сказала она.
Вася кивнул: «Бывай!» и задерживать не стал...

ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ, ГОРАЗДО СЕРЬЁЗНЕЕ ПЕРВОГО
В тот день, когда случилось это чрезвычайное происшествие, «Калинин» свернул к совершенно пустому, без единого домика, берегу.
Вообще, все теплоходы, как автобусы и троллейбусы, делают остановки в строго обозначенных местах. Но на «Калинине» был капитаном Митрофан Игнатьевич, который считал, что если можно помочь человеку — значит, надо помочь. Поэтому «Калинин» приставал — пришвартовывался даже там, где, казалось бы, и лодка не подошла. Потерянное время нагнать ничего не стоит: была бы машина в порядке да команда хорошая.
На берегу, куда собирался швартоваться «Калинин», стояла мачта с алым флажком на верхушке, а между двух деревьев бился на ветру лозунг: «Добро пожаловать!» Дальше, насколько хватало глаз, раскинулся луг, ярко-зелёный с голубыми, белыми и красными пятнами цветов.
У воды стоял белоголовый и белобородый старик, а вокруг, высунув язык и свернув хвост колечком, бегала рыжая собачонка.
Старик чего-то, по-видимому, ждал. Митрофану Игнатьевичу нужно было что-то ему передать. Коку тёте Тане требовался щавель для зелёных щей. А вахтенный матрос должен был бросить на берег чалку — специальную верёвку, с помощью которой судно «привязывают» к берегу.
Витька крутилась на нижней палубе, у самого выхода. Потому что с верхней хотя и дальше увидишь, но меньше.
Степан Иваныч сидел тут же на перилах и наблюдал за приготовлениями.
«Калинин» причалил, матрос перекинул на берег узенький служебный трап, и белоголовый старик забрался на теплоход. Они с Митрофаном Игнатьевичем крепко, за руку, поздоровались и сразу задымили.
— Что, Митрич, заждался? — задал вопрос Митрофан Игнатьевич, когда о погоде и о здоровье было уже спрошено.
— Есть маленько, — прокряхтел старик.
— Ну, с тебя магарыч! Внучка тебе правнука подарила! Готовь подарки, обратно пойду, заберу.
Митрич как-то странно закурлыкал, непонятно, плачет человек или смеётся.
Витька не стала больше прислушиваться к малопонятному разговору, тем более что увидела, как её Степан Иваныч не торопясь спускался по трапу.
— Назад! — скомандовала Витька.
Но кот и ухом не повёл. Этого неслуха давно следовало наказать: с тех пор, как они на теплоходе, он совершенно отбился от рук.
— Ах, так! Ну, погоди! — и Витька сбежала по трапу следом за котом.
Вахтенный матрос на берегу играл с рыжей стариковой собачонкой: он бросал палочку, а собачонка, весело подлаивая, пускалась за ней, хватала и несла обратно. По всему было видно, что встретились они не первый раз и обода игра нравилась. Ни собачонка, ни вахтенный' матрос не обратили внимания на пробежавших мимо Степан Иваныча и Витьку.
Тем временем Митрофан Игнатьевич и старик Митрич закончили разговор, Митрич сошёл на берег, а кок тётя Таня вернулась с охапкой щавеля. Вахтенный поднял трап, и «Калинин» отошёл...
Наши мамы всегда знают, когда с нами случаются неприятности. Как им это удаётся? Неизвестно. Все они, наверное, немного волшебницы.
Так или иначе, но Людмила Петровна стала искать Витьку, как только теплоход прогудел на прощанье своё «У-хо-жу-у!»
Она обежала обе палубы, заглянула в салоны, опросила всю команду: «Вику не видели?» и наконец, очень обеспокоенная, постучалась в капитанскую каюту.
Наверное, у неё был сильно встревоженный вид, потому что Митрофан Игнатьевич сразу же спросил:
— Что случилось?
— Викуша пропала... Витька...
Митрофан Игнатьевич не стал задавать глупых вопросов, вроде: «Что вы говорите?!» или «Не может быть!» Он быстро нажал какую-то кнопку и сказал:
— Внимание команде теплохода «Калинин»! Пропала девочка Вика Турабова, шесть лет. Обыскать теплоход. Вахтенному через десять минут доложить.
Естественно, Витьку на «Калинине» не нашли.
Больше того, обнаружилась ещё одна пропажа: исчез ехавший с девочкой кот. Об этом сообщила тётя Таня. Первый раз за всё время плавания он не явился к моменту приготовления мясных биточков.
Вахтенный матрос Вася доложил капитану обстановку очень скучным голосом: с Митрофаном Игнатьевичем он плавал не в первый раз и хорошо знал его характер. Теперь до конца рейса ему обеспечена «интересная» работа — мыть посуду и чистить картошку на камбузе, то есть, кухне.
Пока на «Калинине» искали пропавших, Витька гонялась за котом.
— Степан Иваныч! Степаша! Иди сюда! Кис-кис... — звала Витька самым нежным голосом.
Но Степан Иваныч словно ничего не слышал. Прижав уши и вытянув хвост, он жадно втягивал жаркий воздух. Пахло мышами и ещё чем-то незнакомым, но необыкновенно вкусным. Выяснить! Узнать! Схватить!!! Степан Иваныч осторожно и очень умело, будто он всю свою жизнь охотился, а не спал на кухне благоустроенной квартиры, пробирался в этих зелёных, замечательных джунглях.
И пришлось бы Витьке распрощаться с белым котом с рыжинками на хитрой морде, если бы у неё не появился неожиданный помощник.
Она вдруг услышала, как впереди что-то шумно задвигалось, завозилось и стало быстро приближаться.
Конечно, она немного испугалась, но в эту самую минуту прямо ей под ноги выскочил взъерошенный Степан Иваныч и в один миг забрался на плечо. Следом из зарослей выкатилась рыжая собачонка старика Митрича.
Собак Витька никогда не боялась и могла подружиться с какой угодно. Они, по-видимому, это чувствовали и даже не пытались её пугать. Поэтому собачонка завиляла своим крендельком, пританцовывая на месте, и несколько раз тявкнула, словно объясняя, как всё получилось.
Витьке стало смешно. Она присела и погладила помощницу, приговаривая: «Умная какая собачка, Степан Иваныча вернула. Умная, умная...»
Собачонка в свою очередь увёртывалась и норовила лизнуть Витьку в нос.
Степан Иваныч не разделял общего веселья и предпочитал держаться от «умницы» подальше.
Теперь, когда Степан Иваныч был пойман, Витька подумала о двух вещах: что таких красивых цветов, как на этом лугу, она никогда не видела, и что мама, наверное, волнуется, потому что Витька убежала без разрешения. Но если вернуться с букетом, ей, может быть, даже не попадёт, потому что цветы мама очень любит.
И Витька с увлечением принялась за осуществление своего плана. Прощальную «калининскую» песенку она, как ни странно, не слышала...
— Шарик, Шарик! — послышалось где-то рядом.
Собачонка тявкнула, давая знать, где она, но не убежала, не захотела расставаться то ли с Витькой, то ли со Степан Иванычем.
Трава зашелестела, и Витька увидела того белоголового старика, с которым так непонятно разговаривал Митрофан Игнатьевич.
— Ты что  тут делаешь? — строго спросил  он. Витька почему-то оробела:
— Дедушка, я цветочки рву. Нельзя, да? Я не буду...
— Ты с «Калинина»? — Митрич нахмурился ещё больше.
— Да... — растерянно подтвердила Витька, не понимая, чего он сердится.
— Ушёл твой теплоход.
— Ушёл?.. — Витька не сразу поняла смысл этого слова, а когда поняла, залилась слезами и стала звать маму, как все мальчишки и девчонки в таких случаях.
Шарик сочувственно подлаивал, а Степан Иваныч недовольно мурлыкал: Витькины плечи вздрагивали, и ему было неудобно — того и гляди свалишься.
— Будет, — сказал Митрич и погладил Витьку по голове. — Айда на берег. Возвернётся Митрофан Игнатьевич. Непременно.
И он пошёл вперёд, отгребая высокую траву в стороны, будто плыл. Шарик и Витька со Степан Иванычем двинулись следом. Витька тихонько всхлипывала и приговаривала шёпотом: «Мамочка, мамочка...»
Кот ехал на Витькином плече. Он твёрдо решил не рисковать и спуститься только на палубе теплохода.
Ну а дальше — неинтересно. Вернулся теплоход, Витьку и кота взяли на борт и передали в руки Людмилы Петровны. Цветы, как надеялась Витька, всё же не помогли, а вахтенный матрос, допустивший такое чрезвычайное происшествие, действительно получил направление на кухню...

«ЗДРАВСТВУЙ, ПАПА!»
Больше никаких происшествий не случалось.
Витька целых полтора дня была примерной девочкой : на остановках на нижнюю палубу не спускалась (а чего там делать?), гуляла только по верхней и только с мамой, пробовала играть с собой в «уголки» и рано ложилась спать.
Кот по-прежнему ухитрялся бегать на камбуз, и тётя Таня охотно его угощала. Она очень привязалась к Степан Иванычу и попросила даже:
— Пусть котяра у нас останется, на «Калинине». — Но Витька испуганно замотала головой, и тётя Таня больше просить не стала.
Паша с Дашей смирно сидели в клетке и, похоже, начинали немного скучать.
И вот, наконец, теплоход «Калинин» подошёл к пристани со смешным названием «Чистюль». Здесь Витька, мама, кот и попугайчики сошли на берег, потому что их путешествие на теплоходе закончилось, и дальше надо было снова лететь на самолёте, только маленьком.
Но что опять произошло?! Почему Витькины ноги вдруг оторвались от земли, а она сама полетела вверх?!
Витька завизжала от удовольствия и ещё от радости, потому что это был папа, её самый лучший в мире папочка Сергей Рашидович Турабов! И она закричала ещё там, в воздухе:
— Здравствуй, папа!
— Здравствуй, доченька, дорогая! — и он поймал летящую Витьку и прижал к себе крепко-крепко.
Витька затихла, но только на мгновение, потому что требовалось найти свободное место и поцеловать, наконец, папу Турабова, который до самых глаз был весь в бороде...

ТЕЛЕГРАММА, которую не приняли местные телеграфисты
Срочная-срочная «молния»!!!
От Виктории Сергеевны Турабовой.
Бабушке Фатье и дяде Арифу. Мы доехали совсем. Степан Иваныч, Паша и Даша, Людмила Петровна (мама) и Виктория Сергеевна (я) — здоровы! Чего и вам желаем!!!
С уважением В. С. Турабова (Витя)
Ещё:
1. Почти потерялась (один раз).
2. Край света найти не могу. Никак.
В. С. Т.

Глава четвёртая
ВСТРЕЧА НА МОСТКАХ

И Витька, и Людмила Петровна, конечно, очень удивились: откуда папа узнал об их приезде? Оказалось, его предупредил Степан Матвеевич, и папа на вертолёте прямо из тайги прилетел их встречать. Сюрприза не получилось, но всё равно было очень хорошо!
Только пробыл Сергей Рашидович с женой и дочерью совсем недолго: субботу и воскресенье. А потом пришёл зелёный газик и увёз бурового мастера на аэродром: пора было возвращаться в тайгу. Сибирское лето короткое, и длинные отпуска не предусмотрены, даже если к тебе приехали самые любимые жена и дочь с самого синего моря...
Простился папа с дочкой весело, без слёз. Он обещал «вырваться» в следующее воскресенье. А она обещала быть молодцом и носа не вешать.
Быть молодцом совсем не трудно, если ты вдруг оказываешься в совершенно новом, незнакомом месте, а всё вокруг так и ждёт, чтобы ты подошёл, посмотрел, потрогал, оценил... Кто от этого откажется? Да ещё в шесть с половиной лет?
Разумеется, Витька воспользовалась самой первой возможностью. Надо сбегать в булочную? Пожалуйста! Витька сделает это с удовольствием. Но одна! Потому что «за руку», пусть даже с мамой, не много увидишь и узнаешь.
Витька нарядилась: надела розовое, в горошек платье, белые босоножки, гольфы и отправилась. Теперь она всё время ходила нарядная, понятно: человек приехал в гости!
Магазин «Колосок», где продавали булки и хлеб, находился в доме напротив. Пройти к нему можно прямо, через сквер, по асфальтовой дорожке, а можно и не прямо.
Витька пошла по второму пути, вокруг дома. Здесь идти куда интереснее: асфальт около самого дома узкой полоской, а дальше — мостки. Этим словом здесь называют деревянную дорогу: сколочены доски одна с другой и положены поверх брёвен.
И получается вдоль улицы длинный-длинный деревянный мост.
Папа, когда показывал город, объяснял Витьке, что весной и осенью, да и летом часто, во время дождей только по ним и можно ходить. Место здесь болотистое, сохнет медленно, а в сильную жару грязь превращается в пыль — тоже приятного мало по ней шагать. Так что и летом, получается, мостки — очень полезное сооружение.
Кроме того, он сказал по секрету, что, как правило, приколачивают доски не плотно, и если встать на один конец, то можно покачаться не хуже, чем на качелях.
Витька шла и внимательно оглядывала доски. Вот, кажется, подходящая! Сейчас попробуем!
— Ой! — вскрикнула от неожиданности Витька: прямо перед собой она увидела четыре чёрно-белых ноги, которые тоже пританцовывали на месте.
— Му-у! — ответил бычок. Он был точно такой, как в книжке: весь чёрно-белый, а на лбу вместо рожек бугорки.
Мостки были узкие, и кому-то предстояло посторониться.
— Уйди, пожалуйста, — попросила Витька и помахала перед носом нового знакомого авоськой, чтобы лучше понял.
— Мэ-э! — ответил бычок и наклонил голову.
— Драться я с тобой не буду. Не надейся!
Витька   вздохнула.   Она   вспомнила   сказку о двух упрямых баранах, которые никак не хотели уступить дорогу друг другу и поэтому свалились в речку. На глупого барана походить не хотелось, и Витька решительно спрыгнула с мостков, пропуская бычка.
Но едва она это сделала, как почувствовала, что ноги куда-то проваливаются. Витька глянула и испугалась: белые босоножки с белыми гольфами приобрели совсем другой цвет. Она попыталась вытащить одну ногу, но чёрная грязь не хотела отдавать лаковых босоножек. Витька захныкала себе под нос (громко плакать стыдно: вдруг кто-нибудь увидит!).
— Ты чего пыхтишь, как паровоз? — услышала она и подняла голову.
Мальчишка в джинсах, очень лохматый, с вымазанным краской ведром стоял на мостках и с любопытством её разглядывал.
— А не видишь? — огрызнулась Витька.
— Давай руку, — предложил мальчишка. Когда стоишь по щиколотку в чёрной-пречёрной грязи, выбирать не приходится. Витька ухватилась за протянутую руку и выбралась на доски. И тут они дружно прыснули: на ногах у Витьки красовались чёрные «лаковые» сапожки.
— Ты чего туда полезла? — спросил мальчишка.
— Я не полезла, а спрыгнула, — уточнила Витька.
— Ты, случайно, «не того»? — покрутил пальцем у виска мальчишка.
— Случайно, нет, — плохое настроение снова вернулось к ней. — Я бычку дорогу уступила. Он сам не хотел.
— Фью! — присвистнул мальчишка. — Надо было его шугануть как следует. Они знаешь, какие тут нахальные! Не хотят по грязи шлёпать — на мостки лезут. Ты, наверное, новенькая? Я тебя не видел.
— А ты, что ли, всех тут знаешь?
— Всех! — гордо заявил мальчишка и выпятил грудь. — Меня тоже все знают: я первый гражданин в городе!
— Задавала ты первый, вот кто!
— Ну, ты! Не выступай, а то снова туда отправишься, — он кивнул в сторону «чёрного моря».
— Ой, страшно! Прямо колени дрожат, — Витька изобразила, как сильно испугалась. — Сам полетишь... самолётиком!
Они помолчали секунду, и так как на эту тему говорить больше было нечего, мальчишка сказал:
— А меня Матвейкой зовут.
— А меня Витькой.
— Витькой? — удивлённо переспросил Матвейка.
— Ты что будешь красить? — спросила Витька и посмотрела на ведёрко.
— Дело есть, — Матвейка сразу посерьёзнел и заторопился.
— А можно с тобой? — и видя, что он почему-то не решается, добавила: — Домой мне всё равно нельзя. Из-за этого... — Витька притопнула своими чёрными «сапожками».
— Ладно, — согласился Матвейка, — идём. А это... выстираем!
Вы уже, верно, догадались, кто такой Матвейка? Это — сын Степана Матвеевича, наш пятый герой, которому совсем недавно исполнилось семь лет.
Матвей-малый сказал Витьке правду: он действительно человек известный: Матвейка был первым, кто родился в этом городе.
Когда ему исполнился год, товарищи Степана Матвеевича вручили сыну «Почётный диплом первого гражданина города Нефтеграда».
Диплом свернули трубочкой, перетянули голубой лентой, а к её концам привязали по маленькому чёрному галошку.
Матвейка тогда читать не умел, поэтому больше всего ему понравились чёрные галошки. Он потянул их к себе, чтобы получше разглядеть.
Взрослые почему-то подумали, что он хочет их съесть, испугались и поспешили отнять галошки. Матвей-малый заявил протест:
— У-а-а! — очень громко сказал он.
Взрослые опять ничего не поняли и тоже закричали:
— Урра-а! — гораздо громче Матвейки (конечно, их было больше!).
А его подняли высоко, под потолок, и унесли.
Больше ничего о том торжественном дне Матвей-малый не знает. Но свой диплом хранит бережно: в коробочке из-под инерционной машины вместе с двумя железными гайками, маленьким магнитом и десятком оловянных солдатиков. Голубая лента слегка посерела от частого развязывания и завязывания (очень много желающих увидеть диплом!). А чёрные галошки всё блестят, несмотря на то, что кем-то немного покусаны.
В остальном жизнь Матвейки такая же, как у других ребятишек их города: сначала — ясли, потом — детский сад, а нынче осенью он пойдёт в школу. Вот только бы её успели построить! Правда, отец обещал ему твёрдо: «Школа будет!», но Матвейка немного волнуется и каждый день, утром, днём или вечером (когда выберется свободная минутка) приходит на строительную площадку посмотреть, как идут дела.

КАК МНОГО ЗВЁЗДОЧЕК!
Они миновали нарядные пятиэтажные дома и свернули в сторону, куда строительство ещё не добралось и где стояли низкие деревянные домики.
Витька вертела головой направо-налево: интересно!
Вот, наверное, в таком весёлом домике с резными окошками и белой трубой жила бабушка Красной Шапочки. Перед домом — крыльцо, дверь с кольцом и даже верёвочка свешивается. Только дёрни за верёвочку — дверь и отворится!
Матвейка, словно угадав её мысли, поднялся на крыльцо и постучался.
— Бабушка Матрёна! — позвал он.
Дверь открылась. На пороге появилась маленькая старушка в белом платочке и большом цветастом фартуке. Она заулыбалась Матвейке, как старому знакомому.
— Пришёл, голубчик! Ну, проходи, проходи. Кто же это с тобой? Помощница? Ишь, какая красивенькая, да больно ножки-то грязные!
Ну, глазастая! Всё заметила. Витька постаралась спрятаться за Матвейку.
Старушка поманила Витьку к себе:
— Не беда. Иди сюда, внученька. Помогу твоей беде.
— Иди, — подтолкнул Матвейка. — Баба Мотя враз тебя выстирает. А я пока звёздочки покрашу.
— Я тоже хочу, — сказала Витька, хотя и не поняла, про какие звёздочки говорит Матвейка.
— И ладно, — согласилась старушка — Сымай-ка всё, походи босая. Земля-то тёплая, ласковая.
— Снимай, — поддержал Матвейка.
Витька послушалась. Баба Мотя забрала гольфы и босоножки и ушла в дом, а они спустились с крыльца в сад. Там у стены лежала сколоченная из тонких березок лестница. Матвей-малый приставил её к углу дома и полез.
— А ты, — сказал он, — будешь ведёрко держать. Сможешь?
— А то нет! — Витька забралась на нижнюю перекладину и подняла ведёрко так, чтобы Матвейке было удобно обмакивать в него кисть.
— Будешь окошки красить?
— Ты — дурочка?.. Звёздочки подновлять! Не видишь?
— Вижу! Не обзывайся! — Витьке было досадно, что она сама не догадалась. На углу дома, на тёмных срезах брёвен были нарисованы шесть звёздочек. От дождя и солнца они совсем выцвели, стали почти незаметными. Витька вспомнила, что и на других домах видела такие же. Только там по одной, по две, а здесь — шесть. Значит, это — Матвейкина работа! Наверное, сильно дружит с этой бабушкой, если столько ей нарисовал!
А Матвейка выводил лучи. Он так старался, что высунул кончик языка.
— Всё равно криво! — Витька сердилась на него за «дурочку».
К её удивлению, Матвейка не обиделся, а наоборот, предложил:
— Попробуй ты. Надо, чтобы очень красиво!
Они поменялись местами, и Витька быстро заработала кистью.
— Здорово! — похвалил Матвейка. — Как новые. Ты где так научилась?
— Я в школу хожу, в художественную. Целую зиму ходила, — Витьке приятна была Матвейкина похвала, и она решила, что сейчас самый подходящий момент выяснить про звёздочки. — Почему на домах — звёздочки? А у этой бабушки целых шесть. Зачем ей столько?
— Бабушке Матрёне?.. Это у неё столько сыновей погибло. С фашистами воевали. Когда война была.
Вон что!..
— А у меня дедушку убили, — помолчав, сказала Витька. — Он командиром сражался на танке. Знаешь, какой смелый! Заехал в тыл к фашистам и начал стрелять. А потом патроны кончились, он вылез и с гранатой — на них!.. Мне папа рассказывал.
— И у меня тоже, — тихо сказал Матвей-малый. — Деда Сашу. Он партизаном был. На Украине... Ух, вот вырасту, всех фашистов перебью! Возьму и прямо на них бомбу брошу!
— Ага, атомную! Чтобы весь атом на них вылился!
— И тогда не будет войны. И все будут жить-поживать.
— А мне папа говорил, надо мир сначала защищать! Только тогда не будет.
— Само собой, — согласился Матвейка. — А ты думаешь, зачем мы тут Нефтеград строим?.. Для мира! Мы и так самые сильные. А надо ещё сильнее. Потому что, кто на сильного полезет? Вот ты полезешь?
Витька пожала плечами.
— Никто не полезет, — убеждённо сказал Матвейка. — А звёздочки октябрята придумали, чтобы все люди про героев знали и помнили чтобы. А мы помогаем...
Он замолчал. А Витька вдруг подумала, что глиняный кувшин с отбитой ручкой, который так бережно хранит бабушка Фатья и накрывает салфеткой, тоже память! Память о живом дедушке. А она кладет туда черепки, как в самую обыкновенную запрятку! Витька прижала руки к щекам, так жарко им стало, и зашептала: «Никогда-никогда не буду так делать! И цветочек на салфетке вышью!..»
— Ты чего бормочешь? — спросил Матвейка.
— Так просто.
— Что, ребятки, закончили работу? — выглянула из окна бабушка Матрёна.
— Закончили, — ответил за двоих Матвей-малый.
— Ну, проходите в избу, посидите чуток.
Матвейка, деловито вытерев ноги о полосатый половичок, брошенный у порога, не спеша прошагал к столу.
Витька удивилась: такого большого стола она никогда в жизни не видела! Прямо как для пинг-понга. Вообще, всё здесь было для неё странно и непривычно. Вдоль обеих стен, под окнами, тянулась длинная скамья, а стульев совсем не было, только две табуретки стояли возле стола. До половины комнаты из угла выдвинулась печка. Витька её узнала потому, что в книжке видела: Емеля-дурачок на такой ездил. На стене — большущая рама висит с фотографиями под стеклом, а самого обыкновенного телевизора и даже радиолы нет!
— Проходи в горницу, — пригласила бабушка Матрёна. — Не топчи порожек-то.
Витька послушно прошла по широким прохладным половицам и села рядом с Матвейкой.
Бабушка придвинула каждому по кружке молока и поставила перед ними глиняную миску, полную каких-то маленьких розово-красных, душистых ягод.
— Земляничка, в лесу собранная, — пояснила она Витьке, заметив, что та не решается попробовать.
— Ешь, — шепнул Матвейка, — всё равно так не отпустит.
Витька взяла одну. Ой, как вкусно!.. А потом она забыла, как едят воспитанные девочки: аккуратно, по ягодке, чтобы не испачкать пальцы и не измазать платье. Витька загребала горстью! Матвей-малый тоже не отставал.
— Кушайте, кушайте на здоровье! — приговаривала бабушка Матрёна, сидя напротив и улыбаясь всеми своими морщинками. Сейчас она сильно напоминала бабушку Фатью, когда та кормила их с Назимкой пахлавой — сладкими пирожками с орехами.
— Бывало, и мои сорванцы так же вот усядутся круг стола и только ложки стучат!.. Друг от дружки отстать боятся, — бабушка Матрёна тихонько засмеялась. — А потом смех на них нападёт. И вот уж хохочут, вот хохочут!.. — Она подошла к большой раме, где под стеклом висели многочисленные, жёлтые от старости фотографии, и начала бережно протирать белым полотенцем.
— Это её сыновья, — шёпотом пояснил Матвей-малый. — Видишь, которые в военной форме. И без формы — тоже они, когда маленькие были.
Витька понимающе кивнула.
— Ну, бегите по домам, ребятки. Небось, потеряли вас.
— Мы ещё придём, баба Мотя, — сказал Матвейка. — Правда же?
Витька подтвердила: «Придём».
— И ещё кого-нибудь приведём. Правда же?
Витька снова кивнула: «Приведём». И предложила:
— Можно Степан Иваныча, он ласковый и умный.
— Приходите, голубчики, не забывайте старую Матрёну! И вашего Степана приводите, — она поправила на голове платок, огладила цветастый фартук, и снова лицо её засветилось.
Бабушка достала с припечка Витькины гольфы и босоножки. Они были, как прежде, белые и красивые.
— Ой, бабуся! Спасибо! — Витька привстала на цыпочки и поцеловала тёмную морщинистую щёку. — Я обязательно к тебе приду. Правда же?.
Теперь кивнул Матвейка: «Акак же!» Они вышли на улицу.
— До свиданья! — попрощался Матвейка.
— Спасибо! — сказала Витька.
А бабушка Матрёна стояла на крыльце и махала им рукой: до свиданья...

ЭХ ТЫ, ЖАДИНА!
— А я в школу нынче пойду, — нарушил молчание Матвейка.
— И я. Осенью, — оживилась Витька.
— В нашу?
— Может, и в вашу. А может, в свою.
— Наша школа — самая лучшая! — похвалился Матвейка. — Самая большая и самая красивая...
Опять начал! Ну и хвастун этот Матвей-малый!
— Не веришь?! Хочешь покажу?
— Только я маме скажу.
— Сильно сердитая? — участливо спросил Матвейка. — Лупит?
— Ты что! — Витьке стало смешно. — Просто я за хлебом пошла, а она ждёт.
— Ну, тогда я с тобой. А то влетит.
Они снова прошли через весь посёлок и вернулись к новым домам.
— Слушай, а куда мы идём? — спросил Матвейка, когда они поравнялись с розовым домом и остановились у подъезда, над входом в который были нарисованы синее море и белая чайка.
— Домой, куда же, — удивилась Витька.
— К тебе или ко мне? — уточнил Матвейка.
— Ко мне, раз я тут живу.
— И я тут живу. Ты в какой квартире?
— В десятой.
— А я — в девятой! Вот здорово! Тогда я тебя знаю! Ты — Вика Турабова, приехала к отцу в гости, да?
— А ты — Матвей-малый, Степана Матвеевича, да?
— Привет!
— Привет!
И они хлопнули друг друга по плечу, как сделали бы два старых приятеля.
Потом Матвейка и Витька поднялись на свой третий этаж и позвонили в десятую квартиру.
— Вика! Наконец-то! Где ты пропадала?! А это что за мальчик? — спросила Людмила Петровна, увидев Матвейку.
— Мамочка, не сердись! Мы с Матвейкой... — затараторила Витька, повисая на маминой шее. — Это сын Степана Матвеевича, помнишь? Мы красили звёздочки у бабушки Матрёны, и ещё ели землянику, пили молоко. И ещё я упала в грязь из-за бычка, а она меня выстирала...
— Подожди, подожди, я ничего не понимаю. Мальчик, объясни, пожалуйста. А ты помолчи, — остановила она Витьку, увидев, что та снова собирается рассказывать.
Матвейка, надо признать, на взрослых производил приятное впечатление: он, когда с ним разговаривали, не проглатывал слова, не коверкал их, не крутился на одной ноге и не ковырял в носу.
И сейчас он спокойно, очень толково, не торопясь, обсказал всё, что с ними приключилось, и Людмила Петровна осталась довольна и решила, что наказывать Витьку, действительно, не за что.
— А можно, я ей новую школу покажу? — спросил Матвейка, когда Людмила Петровна, окончательно успокоившись, снова уселась вязать свитер для папы Турабова.
— Это далеко?
— Нет! Вон, из окошка видать. Там мой батька работает. Он — плотник! — гордо пояснил Матвейка.
— Подумаешь! А мой — буровик!
— А плотник — главная фигура на строительстве. Без него никакой дом не построится, даже каменный.
Опять расхвастался! Прямо надоело!
— А у меня попугайчики есть! Целых два? — сказала Витька. Рассчитала она точно: глаза у Матвейки стали круглыми, а губы чуть приоткрылись.
— Живые?!
— Ясно, живые. Какие же ещё!
— Покажи, — выдохнул он.
— Смотри, — пожала плечами Витька и повела его к птицам.
— Ух ты!.. Ух ты!.. — восхищался Матвейка, оглядывая Пашу и Дашу то справа, то слева, то сверху, то снизу. — А говорить они умеют?
— Нет, эта порода не разговаривает. Говорят попугаи жако. А волнистые просто декоративные, — выговорив последнее слово, Витька почувствовала себя ужасно учёной.
— Ничего, что декоративные. Всё равно, здорово! Представляешь, заходит какой-нибудь хмырь в зооуголок...
— Какой «хмырь»? — не поняла Витька.
— Ну, какой? Из Н-ска, или даже из Москвы. Знаешь, к нам много приезжают. Один раз иностранцы объявились — на нефтепровод их возили, показывали. Такие, с узенькими глазками!.. Они тогда ещё к нам в «Солнышко» приходили, я слепил пароход из пластилина... Я, между прочим, лучше всех в старшей группе лепил.
— Ну а дальше что?
— Подарил. А он мне говорит: «Карашо-паси-ба-карашо». Смех!
— Да нет, про «хмыря».
— А... Ну вот... Заходит, значит, а у нас — живые попугаи! Это в тайге-то! Представляешь?!
— Не представляю, — Витька начала чувствовать смутное беспокойство. — Попугаев-то где возьмёте?
— Как где? А эти?
— Ты — дурачок? — ласково спросила Витька. — Неужели ты думаешь, я отдам их тебе?!
— Не мне, а школе, — Матвейка сразу как-то присмирел, глаза запушились золочёными ресницами.
— С чего ради? — Витька была жутко обижена. Она мучилась, везла их за тридевять земель (в полном смысле этого слова). Одного попугайчика, Пашу, чуть не потеряла дорогой, и вот — пожалуйста! Является откуда-то лохматый, рыжий (да-да, рыжий, рыжий, конопатый!) мальчишка и требует отдать их школе. Да ещё школы-то нет! И не будет никогда!
— Будет, — тихо и спокойно, как разговаривал с Людмилой Петровной, сказал Матвейка. — Папа обещал. Вот увидишь, будет.
— Не будет-не будет-не будет! — быстро-быстро затараторила Витька, чтобы Матвейка не смог вставить ни слова.
Что разговаривать с глупой девчонкой? Все они, даже если имена у них мальчишеские, на всю жизнь — девчонки!
Матвейка встал и вышел из комнаты. А Витьке он сказал:
— Эх ты, жадина!

ДВА ПИСЬМА, ПОСЛАННЫЕ В ОДНОМ КОНВЕРТЕ, НО РАЗНЫМ АДРЕСАТАМ.
Внимание!!!
После прочтения сжечь или порвать на мелкие кусочки!
Дорогому дяде Арифу (Тайна!)
Дядя Ариф! Важная тайна от бабушки и всех. Ты никому не говори ни за что! Мне здесь не нравится. Потому что:
1. Нет эскимо (ни одной палочки!)
2. Все ходят пешком (даже бабушки и ребёнки!)
3. Некоторые обзываются ни с того ни с сего.
Всё!
В. С. Турабова (Витя). Просьба: другое письмо отдать Назимке. Лично!!!
Назимке Курбанову (адреса не знаю) от Вити Турабовой.
ПИСЬМО:
Вопросы.
1. Почему совсем не пишешь?
2. Сколько съел яблок? Может, все? Тогда приезжай. Спроси дядю Арифа, куда. Вопросы кончились. Теперь разное.
У меня есть знакомый. Очень вредный. В 1000 раз хуже тебя. Обзывается. Приедешь, может, побьём? Видела танк. Он теперь стрелять не может (пушки нету). Только может возить тяжести.
Конец!
Витя.

Глава пятая
БЕЗ ПАПЫ И БЕЗ МАМЫ

В тот вечер Витька никак не могла успокоиться: познакомилась и сразу же поссорилась с человеком!
Она всё думала, правильно поступила или неправильно? Рассказала маме. Мама внимательно выслушала и сказала:
— Ты сама должна решить. Подумай.
Витька думала изо всей силы, так, что голова заболела, но ничего хорошего не придумала и уснула.
Ей снились попугайчики. Они улетали, а она их ловила, а они снова улетали и пищали: «Не хотим жить у жадины! Не хотим!»
Утром Витька открыла глаза и увидела, что уже десять часов. Как долго она спала! И мама не разбудила...
Витька встала и на цыпочках прокралась в гостиную: сейчас она напугает маму! Но в гостиной мамы не было. Не было её и на кухне. Ушла? И не подождала Витьку?.. Может, в булочную пошла или за молоком?
Она оделась, застелила постель и вышла на балкон. Город внизу жил, гудел, работал: рычали машины, перевозя тяжёлые грузы, скрипели и звякали от натуги строительные краны, стучали молотки плотников, гулко отзывались мостки под ногами спешащих людей: «бух-бух-бух!»
Где же мама? Куда она могла уйти?..
Вдруг в прихожей раздался пронзительный звонок, и Витька помчалась открывать.
Она распахнула дверь и увидела незнакомую женщину. Женщина была невысокого роста, круглолицая, с весёлыми серыми глазами.
— Здравствуй, Вика. Я — Саша Александровна, Матвейкина мама, — сказала она и шагнула за порог. — Встала, значит? Оделась, умылась? Ну, молодец. Пойдём завтракать. Вместе с Матвейкой сядешь. А то он, негодник, ничего есть не хочет. Может, за компанию хоть поест, — она выговаривала слова мягко, будто мячики катала, а сама ходила по комнате, приглаживала что-то, поправляла. — А меня тётей Сашей зови. Договорились? Ну, идём.
— Спасибо, я дома позавтракаю. Маму подожду, — поблагодарила Витька.
— Ой! Вот память дырявая! — Саша Александровна всплеснула руками. — Тебе же мама письмо написала, — она вытащила из кармана халата сложенный вчетверо лист и подала Витьке. — Читать умеешь? А то давай я.
Какое письмо? Почему вдруг мама вздумала писать ей письма? Витька кивнула: «Читайте».
— «Викуша, девочка моя, — начала Матвейкина мама, — меня вызвали к больному. Нужна срочная операция. Это там же, где и папа, в тайге, на буровой. Меня не будет два дня. Ты поживёшь пока у Саши Александровны и Степана Матвеевича. Я думаю, ты скучать не будешь: с Матвейкой вы друзья, и вообще, ты у меня умница. Крепко целую, твоя мама».
Конечно, Витька давно привыкла к таким вот неожиданным вызовам, когда мама ночью ли, днём ли, надевала плащ или шубку, брала свой плоский чемоданчик и говорила в дверях: «Ну, я пошла...» Но это было дома, и там оставалась бабушка Фатья... А здесь... Вон Саша Александровна какими жалостливыми глазами смотрит на неё, думает, наверное, что Витька сейчас заплачет. Вот уж нет! Мама — хирург, а хирурги нужны всем людям. И Витька сказала:
— Хорошо, тётя Саша, я поживу.
Саша Александровна обрадовалась, и на щеках появились круглые ямочки.
— Вот и ладно! Мы тебя не обидим! Степан Матвеевич как приехал, всё рассказывал про тебя. Какая, говорит, умная девочка, эта Витя Турабова. И Матвейка ждёт — не дождётся.
Витька насторожилась. «Ждёт — не дождётся? » Значит, он больше не сердится? Из-за попугаев?..

НИЧЕГО ЕЩЁ НЕ КОНЧИЛОСЬ
— А вот и мы, — сказала Саша Александровна, открывая дверь.
Матвейка стоял в прихожей и как будто ждал их прихода.
— Здравствуйте, — поздоровалась Витька.
Когда заходишь первый раз в незнакомую квартиру, всегда говоришь «здравствуйте», даже если вокруг никого нет. Так что это к Матвейке и не относилось. Но он кивнул лохматой головой и сказал:
— Привет!
Может, и в самом деле он больше не сердится?
— Это — для мамки, поняла? — шепнул он, когда Саша Александровна ушла на кухню готовить завтрак.
Витька закусила губу. Значит, он нарочно тут стоял. Чтобы сказать. Нет, она здесь не останется, ни за что! Будет жить в пустой квартире одна-одинёшенька... Пока мама не вернётся.
Она изо всей силы подёргала дверную ручку, но замок никак не поддавался.
— Всё равно не выйдешь, — сказал Матвейка, с беспокойством наблюдая за Витькиными действиями. Если она убежит, ох, и достанется ему от матери!
А Витька упорно пыталась справиться с хитрым замком. Попугайчиков захотел! Может, она и отдала бы ему птенчиков Паши и Даши (ведь будут же у ник когда-то птенчики?), а теперь — никогда!
— Злюка-злюка-злюка!
— Жадина-жадина-жадина!
— О чём спор? — спросила Саша Александровна, появляясь в дверях.
— Откройте, пожалуйста, — не поворачиваясь, попросила Витька. — Я домой хочу.
— Что случилось?.. Матвей, твоя работа?.. Ну-ка, иди сюда, — и Саша Александровна увела упирающегося Матвейку в комнату.
«Так тебе и надо, злюка противный, — думала Витька, — так и надо!»
И хоть в комнате старались говорить тихо, Витька услышала самое главное.
— Как не стыдно! — возмущалась Саша Александровна. — Девочка приехала, можно сказать, с другого края света, а ты!.. Хозяин, называется, сибиряк! Что она подумает о нас?..
В ответ Матвейка что-то горячо зашептал: ясно, на Витьку наговаривает, про попугайчиков рассказывает!
— И правильно сделала, — послышался снова голос Матвейкиной мамы. — Ничего не хочу больше слушать, — сказала она. — Иди, извинись! И чтобы у меня без фокусов!
Витька торжествовала: что значит — умный человек! Сразу разобрался! Краешком глаза она видела, как в прихожую вышел красный и взъерошенный Матвейка, но не повернулась: стояла и дёргала замок.
— Пойдём есть, — позвал Матвейка, — мамка велела. — И неохотно добавил: — Не буду больше тебя донимать из-за попугаев. Не хочешь — не надо! Обойдёмся!
Саша Александровна встретила их как ни в чём не бывало.
— Ешьте побыстрей, да пейте посмелей! — угощала она. — Ну-ка, кто у нас сегодня передовик?
Странное дело, вроде бы Матвейка извинился, тётя Саша так приветливо разговаривает, а Витьке беспокойно, есть совсем не хочется. Жареную картошку кое-как одолела, а блюдечко с коричневыми, скользкими на вид кружочками и компот отодвинула в сторону.
Но Саша Александровна заметила:
— А грибочки маринованные? Неужели не ешь?
— Не ем, — еле слышно сказала Витька.
— Да она, поди, никогда их не видела, — подал голос Матвейка. — «Не ем!» — передразнил он.
— Ну-ка! — прикрикнула Саша Александровна и снова пододвинула блюдечко Витьке. — Попробуй, может, понравится!
Витька зажмурила глаза и проглотила один.
— Спасибо, больше не хочу.
Матвейка прыснул.
— Ничего, — улыбнулась Саша Александровна. — Вот пойдём в лес, как сама наберёшь, так и полюбишь.
— А когда пойдём? — оживился Матвейка.
— Да хоть сегодня. Дождики хорошие были, тёплые, грибы должны быть.
— К дедуле зайдём?
— Далеко к дедуле. За день не обернёмся, ночевать придётся у него.
— Мы давно у него не были-и... — затянул Матвейка. — Хочу к дедуле...
Оказывается, когда мальчишки что-нибудь выпрашивают у своих мам, они так же, как и девчонки, оттопыривают губы и говорят таким голосом, будто у них насморк.
— Подбери губы-то, распустил! — сказала Саша Александровна. — Заглянем к деду. Кстати, он пороху и дроби наказывал с геологами послать. А тут мы явимся! Вот удивится наш дедуля! — она рассмеялась. — Надо только батьке сказать, что уходим.
— Я сбегаю, — подскочил Матвейка.
— Витю возьми, школу ей покажешь. Может, и поглянется ей твоя школа, — добавила лукаво Саша Александровна.
Матвейка скорчил презрительную рожицу, что означало: «Не нуждаемся!» — и выскочил за дверь.
— Догоняй! — сказала Саша Александровна Витьке. — Чего сидишь? Беги!
Витьке совершенно не хотелось, но что поделаешь: пока мамы нет, командир над ней — Саша Александровна...

МАТВЕЙКИНА ШКОЛА
Школа была полна шума, но не такого, как, например, в кино перед сеансом «Ну, погоди!», а особого, строительного. Стучали молотки, стеклянным звоном отзывались окна в классах, гудели на разные голоса какие-то механизмы. По пустым коридорам пробегали озабоченные, измазанные извёсткой и краской люди.
— Вот здесь будет мой класс, — сказал Матвейка, останавливаясь возле одной из дверей на втором этаже.
— Эй, Мазила Ивановна, что ты делаешь?! — услышали они возмущённый голос.
Матвейка и Витька растерянно переглянулись: к ним относится или нет?
А голос продолжал так же громко:
— Кто за тебя будет краску со стёкол оттирать? Дядя?
— Да это — Копеечка! — радостно сказал Матвейка.
— Кто? — не поняла Витька.
— Оля, командир наш. У неё фамилия — Копейко, а все её «Копеечка» зовут.
Витька хотела спросить, чей она командир, но не успела.
— Оля! — позвал Матвейка, стараясь перекричать коридорный шум. — Оля!
— Матвейка? — ответил тот же звонкий голос. — Поглядеть пришёл? Заходи!
Они осторожно миновали свежеокрашенную голубую дверь и остановились у входа.
Девушка в синем комбинезоне и белом платочке красила переплёт окна (наверно, её назвала Оля «мазилой»), другая стояла возле стенного шкафа, и его многочисленные дверцы под её кистью становились гладкими, блестящими, снежно-белыми. Сама Оля, очень маленькая (чуть повыше Матвейки) и худенькая, занималась панелями. Но работала она не кистью, а катком. Витька никогда не видела такого хитрого приспособления: палка, к ней приделан валик, на валике — губка. Оля опускала валик в краску, а потом катила по стене, и каток оставлял за собой ровную голубую дорожку. Вверх — вниз, вверх — вниз! Быстро и красиво.
— Нравится? — обернулась к ним Копеечка.
— Нравится, — хором ответили Матвейка и Витька.
— Что это за девочка с тобой? Не видела её раньше.
— Да... С Каспийского моря прикатила, в гости. Витькой её зовут.
Витьке не понравилось, как Матвейка про неё сказал: небрежно, обидно даже. Оле тоже, кажется, не понравилось. Потому что она улыбнулась Витьке и предложила:
— Хочешь попробовать, покрасить немного?
Ещё бы! Витька покраснела от удовольствия, а Матвейка — от зависти: небось, Оля никогда ему не предлагала...
— Только крепче держи, — предупредила Копеечка, передавая каток. — К стене сильно не прижимай и краски много не бери, а то и стенку заляпаешь, и сама перемажешься.
Витька всё сделала, как советовала Оля, но если честно сказать, получалось неважно: рукоятка норовила выскочить из рук, валик танцевал на месте, а краска густыми ручейками стекала по стене.
— Молодец, Витя! Для первого раза совсем неплохо, — похвалила Копеечка. — Будешь настоящим маляром.
— Я хочу водителем троллейбуса, — неожиданно для себя сказала Витька.
— Очень хорошо. У нас обязательно будет троллейбус. Правда, Матвейка?
— Правда, — буркнул он.
— Ты чего такой? Лимон съел?
Съешь тут... Сначала не замечают человека, а потом про лимон спрашивают, не будет он ничего объяснять. Пусть сама догадается!
— Когда слёт? — спросил Матвейка. — Бойцы, между прочим, интересуются.
Оля на минуту задумалась.
— Девочки, отпустите меня в пятницу? — обратилась она к подругам. — На пару часиков?
— К своим дошколятам рвёшься? — спросила та, которая красила окна.
— Очень давно не видела ребятишек.
— Отпустим! Как же, отряд без командира быть не может, — засмеялись девушки.
— Ну вот, передашь по цепочке: сбор в пятницу в шесть ноль-ноль, понял?
— Так точно, понял!
Витька насторожилась. О чём это они тут разговаривают? Какие-то бойцы, командиры, Матвейка вытягивается столбиком, по какой-то цепочке что-то передавать должен... Наверное, у неё был смешной вид, потому что Оля улыбнулась, а Матвейка самым бессовестным образом расхохотался.
— Ты что же, не рассказывал Вите про наших «тимурят»? — спросила Оля.
Матвейка отрицательно покачал головой: с первым встречным-поперечным он болтать не намерен.
— «Тимурята» — это боевой отряд дошколят, — начала объяснять Оля. — Наши бойцы там, где трудно, и с тем, кому плохо. Ты про тимуровцев слышала?.. Вот. Но тимуровцами могут быть пионеры, а у нас — дошколята.
— А как поступить в ваш отряд? Мне ведь тоже пора: шесть с половиной, как-никак.
— Надо сначала хорошее дело сделать, — многозначительно сказал Матвейка. — Доказать, что ты настоящий человек, а не так себе.
Витька, конечно, поняла, на что намекает Матвейка, и настроение у неё испортилось.
Но Оля не знала истории с попугайчиками и поэтому сказала:
— Приходи к нам в пятницу. Послушаешь, с ребятами познакомишься. Я думаю, тебе понравится. Приходи!
Витька кивнула и выскочила за дверь: ещё немного и она расплакалась бы прямо при Оле, её подругах и, главное — при Матвейке. Не хватало, чтобы он видел её слёзы!
Она бежала по пустым коридорам, каким-то странным, стеклянным переходам, многочисленным лестницам и ничего не замечала... Не видела она красочных картин, которые комсомольцы-строители нарисовали прямо на стенах залов в подарок школьникам. Не знала, что колонны, мимо которых она промчалась, даже не взглянув, украшают зал будущего пионерского театра... Скорее отсюда — подальше от Матвейки!..
— Витя! Куда? Притормози! — вдруг донеслось до неё.
— Степан Матвеевич... — Витька только сейчас вспомнила, зачем они с Матвейкой пришли сюда. — Здравствуйте...
— Здравствуйте, — весело ответил Степан Матвеевич. — Как жизнь?
— Нормально. А у вас?
— И у нас — полный порядок. Видишь, трибуны работаем.
— Что делаете? — не поняла Витька.
— Трибуны для болельщиков строим, — пояснил Степан Матвеевич. — И футболистам, и хоккеистам болельщики нужны, верно? Вот и стараемся для них.
Это Витька понимала: ни один стадион на свете не может обойтись без зрителей, а здесь... Она оглянулась. Ого! Наверное, миллион поместится!.. Длинные деревянные ступени, на которых стучали топорами и молотками бородатые люди, почти окружили площадку. По ней, урча и тарахтя, ползал каток, разравнивая и укатывая будущее футбольное поле. Вся площадка была так огромна, что когда каток уезжал на дальний конец, он казался не настоящим, игрушечным.
— Это что же, всё для них? Для школьников? — спросила Витька.
— Точно! Пусть бегают, прыгают, в волейбол, в баскетбол сражаются... Ты какой вид спорта уважаешь?
— Футбол.
— Ну? — удивился Степан Матвеевич. — Играешь?
— Центрального, — важно сказала Витька и незаметно посмотрела в сторону бородачей, слышат или нет?
— Кто же тебя научил?
— Дядя Ариф. Он в классе «А» играет, тоже центрального.
— А что, Степан Матвеевич, пригласим вашу знакомую в нашу команду? — предложил кто-то из плотников. — Может быть, выиграем тогда у каменщиков?
— Пойдёшь, Витя?
— Подумать надо, — сказала Витька. — Вообще-то, я свой мяч привезла... (Эх, слышал бы Матвейка этот разговор!). Между прочим, мы искали вас, дядя Степан. Специально.
— Кто это мы?
— Да мы, — раздался вдруг Матвейкин голос. Когда же он подошёл? Никто даже не заметил. — Мамка велела сказать, что по грибы пойдём и к дедуле завернём. Там заночуем, а вернёмся завтра.
— Меня одного бросаете?
— Нет, с вами Степан Иваныч будет и Паша с Дашей, — поспешила успокоить Витька.
— Ну, тогда всё в порядке, — Степан Матвеевич улыбнулся. — Постараюсь оправдать доверие, не обижу зверей. А деду — привет от меня боевой!
— До свиданья! — попрощалась Витька.
— Чтоб корзинки были полные!
— Постараемся, — заверил Матвейка.
— Тайге — поклон, — сказал кто-то из товарищей Степана Матвеевича. — А насчёт футбола-то подумай, Витя! Ждать будем.

Глава шестая
И ЭТО ВСЁ — ТАЙГА...

Витьку нарядили в прошлогодний Матвейкин лыжный костюм, из которого он уже вырос. Лаковые белые босоножки тоже пришлось снять и обуться в старые некрасивые кеды. А голову Саша Александровна ей так же, как себе, повязала платком: концы — под подбородок, затем вокруг шеи и узелком.
— Так лучше от комаров убережёшься, — пояснила она.
Витьке все эти приготовления казались немного смешными: на улице жара, а они как на Северный полюс одеваются...
В настоящем лесу Витька, можно сказать, никогда и не была. Около их города только скалы, песок, и море чуть не до самого неба. Деревья тоже, конечно, есть. Но лесом их считать нельзя. Во-первых, они специально посажены в нужных местах: парках, скверах, зонах отдыха. Во-вторых, ровными рядами и по росту, как дошколята на первомайском утреннике. Но самое неприятное — везде таблички: «По газонам не ходить!» И гулять разрешается только по асфальтовым дорожкам.
А по здешнему лесу идти — одно удовольствие, будто по мягким подушкам ступаешь. Это потому, сказала Саша Александровна, что мох кругом и хвоя нападала с ёлок да кедров.
Раньше для Витьки все хвойные деревья были «ёлками». А оказывается, это и ель, и пихта, и сосна, и кедр, и лиственница. Иголки у них совершенно разные. У ёлок, например, они короткие и колючие, у кедров — длинные и шелковистые, а у лиственниц хвоинки такие мягкие, что даже не уколешься. Они и на зиму опадают, как листья. За что и прозвали дерево — лиственница.
И шишки у всех разные. Самые большие — у кедров. Еловые — хоть и мельче, но если попадёт такая шишечка по макушке, ничего, чувствуется. Витька в этом убедилась, как только в лес вошла.
— Тётя Саша, а в шишках — что?
— В шишках, Вика, семена.
— Ивкедровых?
— Ивкедровых тоже.
— А Степан Матвеевич говорил — орешки, которые можно щёлкать.
— Орехи — это и есть кедровые семена, — вмешался Матвейка. — Только сейчас они ещё молочные... Ну, недозрелые. А вот в конце августа — язык проглотишь, какие вкусные! Особенно, если калёные. Правда, мама?
— Правда. Обязательно угостим Вику кедровыми орехами. Ты их когда-нибудь пробовала?
— Никогда в жизни! — призналась Витька.
— Тише! — вдруг остановился Матвей-малый. — Бурундук!
Витька и Саша Александровна посмотрели туда, куда указывал Матвейка. На старом потемневшем пне, вытянувшись во весь небольшой рост, сидел рыжевато-серый пушистый зверёк с тёмными полосками на спине и с любопытством их разглядывал.
— Какой смелый! Совсем нас не боится, — прошептала Витька. Неожиданно у неё под ногой хрустнула ветка, и бурундук исчез. — Я его испугала?
— Как же! — возразил Матвей-малый. — Просто ему сейчас прохлаждаться некогда: продукты на зиму заготавливает. Заметила, какие щёки у него толстые?
— Заметила.
— Вот, в них и таскает всё. Как в сумке.
Это было странно и удивительно.
— Матвейка правильно говорит, — подтвердила Саша Александровна. — У бурундуков есть защёчные мешки. В них они складывают всё, что сумеют раздобыть: семена, орехи, ягоды. Отнесут в нору и снова бегут искать.
Так они шли и разговаривали, а лес становился всё темнее, бурелома попадалось всё больше. Идти было уже не так легко и приятно: ноги то и дело проваливались в какие-то ямки. Сухие ветки цеплялись за одежду. Но самое ужасное — комары! Сколько их! Миллион!.. А может, миллиард!.. А может, бессчётное количество! И это были не те маленькие серые комарики, которыми Витька угощала на теплоходе своих попугайчиков, и даже не те, которые несколько раз укусили её на лугу, когда она гонялась за котом. Здоровенные, чуть ли не с Витькин мизинец! Такие, без всякого сомнения, могли закусать до смерти кого угодно. Наверное, именно этих комаров и боялась бабушка Фатья, когда не пускала Витьку в Сибирь.
Комары с противным, тонким писком набросились на них, стараясь пробраться за воротник, в рукава, под платок — в малейшую щёлку.
— Ну, разгуделись, — ворчал Матвейка, смахивая с лица живую тучу.
Саша Александровна тоже будто не замечала их: шла и шла вперёд. Витька же не могла ни говорить, ни смотреть. Она закрыла лицо руками и в ужасе замерла.
— Ты чего? — обернулся к ней Матвейка.
— Я... не могу! — с отчаянием выговорила Витька. — Они меня едят!
— Подумаешь, принцесса! Всех едят, не тебя одну. Небось, не съедят.
— Дай руку, я ничего не вижу.
— А ты разлепи глаза-то, — посоветовал Матвейка, — и топай!
Какой ужасный, злой мальчишка! Неужели ему ни капельки её не жалко? Витька приоткрыла чуть-чуть один глаз и, едва перебирая ногами, двинулась вперёд.
Но много ли увидишь, если смотришь даже не вполглаза, а в тонкую щёлку? Конечно, она споткнулась на первой же кочке и упала. Ну, тут уж причина была уважительная, и Витька залилась горючими слезами.
— Вика, Витюша, в чём дело? — Саша Александровна услышала плач и вернулась. — Руки целы? Ноги целы? Ну и хорошо! Вставай быстренько. Комары доняли? Ух, негодники! Сейчас мы их распугаем!
Она достала из корзины пузырёк и осторожно намазала Витькины щёки и руки какой-то пахучей жидкостью.
— Ну вот, теперь ни один комар не сядет... А ты не робей, гони эту шушеру от себя! Ишь, почуяли нового человека и обрадовались. Кыш! Кыш!
Слёзы высохли на ресницах, но внутри — Витька чувствовала — их было ещё очень много. И зачем только она согласилась пойти? Сидела бы дома и ждала маму. А всё Матвейка: «Пойдём в тайгу! Пойдём по грибы!».
— Домой хочу, — шёпотом сказала Витька.
— Да что ты, девочка моя! — расстроилась Саша Александровна. — Мы ещё ни одного грибка не встретили — и домой?
— Принцесса на горошине, — вставил Матвейка. — Пусть идёт, никто не держит.
— Ну и сынок у меня! Ну и дружок! Завёл в глушь и иди куда хочешь? Первый раз человек в тайге — понимать надо. Привыкнуть к ней сначала нужно, полюбить, тогда и тайга откликнется, не станет обижать.
Витька закусила губу, чтобы не расплакаться снова, и пошла рядом с Сашей Александровной. А та всё говорила, говорила...
— Ты грибы поглядывай, — учила она Витьку. — Они хитрые, прятаться любят. Особенно белые да грузди. Поговорка есть: «Любят грузди прятки — попадают под пятки». Но уж если найдёшь хоть один, смотри по сторонам — рядом есть и другие. А у маслят характер другой: они все напоказ выставляются, все на виду хотят быть...
— Родится один маслёнок, и другие лезут из пелёнок, — вставил Матвей-малый.
— Да вот и он, лёгок на помине! — воскликнула Саша Александровна. — Ишь, красуется. Поклонись ему, — посоветовала она Витьке. — Им это страсть как нравится. Да не рви с грибницей, с корнем, ножичком срежь. Сумеешь?
Витька кивнула, нагнулась к серо-шоколадной головке маслёнка и чуть подальше увидела ещё один, а там и третий, четвёртый — целый хоровод!
— Вон грибочки, вон! — закричала она радостно. — Сама нашла! Не тронь, мои, — предупредила Матвейку.
— А чьи в лесу шишки? Тоже твои? Эх ты-ы! Да я побольше твоего найду.
Обидно было Витьке, что Матвейка напомнил ей про жадного Волка из мультика «Чьи в лесу шишки?», но она не сдавалась:
— А вот я побольше!
— Я!
— Нет, я!
— Ну, петушки, — вмешалась Саша Александровна. — Всем хватит. Ещё собирать надоест.
И правда: через полчаса у всех, даже у Витьки, корзинки были полнёшеньки! Вот это да! Губы у Витьки сами по себе расползались в довольную улыбку: видела бы её сейчас мама, а ещё лучше — папа!
— Что, грибнята, к деду пойдём? Напрямую тут уж совсем близко: кедрачок вон тот перейти.
— Тётя Саша, а можно я ещё пособираю? — Витька смотрела так умоляюще, что Саша Александровна рассмеялась.
— А комары? — лукаво напомнила она.
И верно — где же комары? Куда они подевались? Или они привыкли к Витьке, или она к ним?
— Мам, я тоже хочу, — сказал Матвейка. — Ты иди, а мы следом, только потихоньку. Я ведь знаю дорогу, сколько раз ходил.
— Хорошо, — согласилась Саша Александровна. — Тут действительно рядом. Я две корзинки по-быстрому отнесу и вам навстречу выйду. Ты, Матвей, в оба гляди, чтобы с пути не сбиться. А чуть что — кричите.
— Уж про это не беспокойтесь, — заверила Витька. — Уж кричать я умею! Ещё как!

«НЕ СМЕЙТЕ ИХ ТРОГАТЬ!»
В кедраче хвойный ковёр потолще — есть, где грибам в прятки поиграть.
У Витьки уже глаза устали их выглядывать. Может, грибы стали хитрее, но попадались они здесь значительно реже.
У Матвейки дела шли не лучше.
— Не будем больше, ладно? — предложил он. — Всё равно все не соберёшь, как мама говорит. Давай лучше шишки поищем. Которые поспелей да потяжелей, на землю падают. Смотри в траве, возле кедров должны быть.
— А если найдём?
— Сварим и съедим. А то в костре испечём, чтоб смола вытопилась.
Немного погодя Витька закричала:
— Шишка! Смотри!
Но Матвейка забраковал её находку:
— Старая, шелушёная. Белки, наверное, постарались.
— У-у...
— Вот тебе и «у-у»... Настоящие-то шишки, знаешь... толстые, тяжёлые и коричневые-коричневые, аж чёрные, с орехами! Вон видишь, валяется одна.
Шишка и в самом деле была крупная, с коричневыми чешуйками в серебристой смоле.
Тут и Витька нашла. Потом снова — Матвейка, и опять — Витька. Целая горка набралась, а складывать некуда — одна корзинка с грибами, а грибы жалко выбрасывать.
— Давай в мою майку, — сообразил Матвейка.
— Комары тебя сожрут, когда майку снимешь.
— Поди, цел останусь. Ты маши на меня, сильней маши!
Операция прошла вполне удачно. Комары, конечно, пытались напасть на храбреца, но ветряную бурю, которую устроила Витька, одолеть не смогли.
Конец майки связали Витькиной ленточкой, и получилась настоящая авоська, даже с ручками.
— Здорово, правда?
— Здорово! Кидай сюда шишки. Мы их дедуле отнесём. Любит старый вечерком орешками побаловаться, — Степанматвеичевым голосом добавил Матвейка.
— А маме? — возмутилась Витька. — Я ведь тоже собирала!
— И маме твоей хватит. Сразу «моё», «моё». Ты почему такая жадная? Мы с такими в детсаду никогда не играли.
— А ты хвастун! «Я!», «У меня!», — передразнила Витька.
— Принцесса на горошине!
— Бекалка-мекалка!
Матвейка лихорадочно придумывал, с кем бы ещё сравнить задавастую девчонку, как вдруг непонятный шум внутри кедрача привлёк его внимание.
— Что, каши мало ел? — торжествовала Витька. — А ты кизил-мазил, кедрач-лохмач, рыжий с лыжей... — торопливо перечисляла она. Куда Матвейке до неё: по части обзывательства Витьку не мог победить никто в их большущем дворе.
— Тихо! — шёпотом сказал Матвейка, и Витька сразу замолчала. — Слышишь?
— Что? — так же шёпотом спросила Витька.
— Трактор гудит.
— Ну и что?
Оттого, что они разговаривали шёпотом, казалось, теснее сдвинулись кедры, тревожней зашуршала трава, весь лес наполнился пугающими шорохами. А где-то неподалёку снова рыкнул двигатель трактора.
— Чего он тут  околачивается? — задумчиво произнёс Матвейка.
— А тебе-то что? Пусть себе околачивается. Работает.
— А то, что никаких работ здесь не проводят.
— Так уж тебе и сказали!
— Я знаю, — Матвейка сказал так уверенно, что Витька поверила. — Надо поглядеть. Подожди меня.
— Нет, я с тобой,— запротестовала Витька.
— Только тихо, — предупредил Матвейка. Они, как разведчики, молча, след в след, шли друг за другом. Витьке казалось, что вот сейчас кто-нибудь выскочит из-за дерева — прямо на них — и... Она на секунду зажмурила глаза, пытаясь представить, что будет, но сразу же открыла их, потому что разведчик должен всё видеть, всё слышать, всё чувствовать!..
А шум между тем становился громче и громче.
— Может, вернёмся, а? — зябко поёжилась Витька.
Матвейка даже не повернул головы.
— Смотри, — сказал он.
Деревья как-то враз расступились, и она увидела трактор, ползущий по небольшой полянке. Но что он делает, Витька не могла понять.
— Кедры оббивает! — сказал Матвейка. — Вот вредители... Не смейте!! — срываясь с места, вдруг закричал он. — Не смейте!!
Куда он? Что с ним?
А Матвейка бежал через полянку, размахивая руками, и кричал не своим голосом. Витька, хоть ещё и не сообразила, что к чему, но бросилась следом, чтобы на всякий случай быть поближе к товарищу.
Их заметили. Рёв смолк, и из кабины высунулась круглая краснощёкая физиономия. За ней показалась вторая — длинная, бледная. Витька с ходу придумала для них прозвища: Синьор Помидор и Малосольный Огурец.
— Чего надо? — обратился Помидор к Матвейке.
— Вы зачем кедры бьёте?
— Орешков захотелось, — Синьор широко улыбнулся, и его толстые щёки уползли к ушам. — Ты, небось, тоже их любишь? И пацанка твоя? Что это у вас в майке?
— Не ваше дело, — хмуро сказал Матвейка.
— Грубит, поганец, — сказал Помидор Огурцу. — Видно, плохо учил его батька, не умеет он со старшими разговаривать... Ну-ка, проваливай отсюда!
Но Матвейка и не думал проваливать.
— Не трогайте кедров! Они же растут очень медленно, а вы их калечите! Свои вырастите, а потом и оббивайте!
— На наш век и этих хватит, — ухмыляясь, показал жёлтые зубы молчавший до сих пор Огурец. — Двигай, Вася! Чего ты с мелюзгой трени-брени разводишь?
— Люблю детей, — неприятно засмеялся Помидор, берясь за рычаги машины.
Дальше всё произошло, как в кино. Фырчавший потихоньку мотор взревел, и трактор двинулся к ближайшему кедру. Матвейка отбросил в сторону майку с шишками и кинулся наперерез, Витька — за ним. Возможно, он в чём-то был прав, когда называл её «принцессой на горошине», но товарищей в беде она не бросала. А сейчас была беда — Витька чувствовала, хоть и не совсем понимала, почему Матвейка так разговаривает с этими дядьками.
Синьор Помидор приглушил мотор и, высунувшись, спросил злым голосом:
— Жизнь надоела — под машину лезете? А ну, брысь!
Но Матвейка подбежал к кедру и вдруг начал карабкаться вверх по стволу, ловко перебирая руками и ногами, Витька никогда по кедрам не лазала, поэтому она раскинула руки и прижалась к дереву, заслонив его собой.
Помидор сплюнул, выпрыгнул из кабины и неторопливо пошёл к ним. Огурец остался в кабине.
— Задай им горяченького, — лениво посоветовал он.
— Бедные дети, — покачал головой Помидор. — Плохие у вас родители: до сих пор не объяснили простого правила — «не спрашивают — не сплясывай». Придётся сделать это за них, — закончил он, снимая ремень.
И тут Витька завизжала. Она вообще хорошо визжала. Если это случалось в детском саду, сбегались воспитатели соседних групп, ещё — директор и музыкальный работник. Если дома — из сто двадцать пятой квартиры приходили дядя Самед и тётя Диляра, а по воскресеньям — жильцы с пятого этажа поднимались к ним на шестой и тревожно спрашивали:  «Что случилось?»
Но сейчас Витька визжала так, что стоять рядом, с открытыми ушами, было просто-напросто опасно: можно оглохнуть.
Синьор Помидор от неожиданности икнул и испуганно посмотрел на неё.
— С ума сошла, ей-богу! Замолчи ты! — вдруг закричал он. — Я же тебя пальцем не тронул!. Чокнутая девчонка!
— Да брось, — подал голос Малосольный Огурец. — Давай сматываться, покуда их мамаша с папашей не явились. Не докажешь потом, что не обидел.
Помидор чертыхнулся и побежал к трактору. Но тяжёлая машина вдруг зачихала и осталась на месте.
На тракторе заволновались: Огурец кубарем вывалился из кабины и начал лихорадочно дёргать какой-то ремешок — заводил мотор. Мотор фырчал, но не заводился.
Витька для верности продолжала визжать. И вдруг она увидела большую серо-рыжую собаку, которая выскочила из-за деревьев и огромными прыжками помчалась к обидчикам.
Помидор тоже заметил пса и что-то крикнул Огурцу. Тот дёрнулся, мотор взревел, и Огурец, словно его подбросило пружиной, влетел в кабину. Но собака оказалась проворнее: успела-таки тяпнуть беглеца за штаны! Трактор с рёвом развернулся и рванул с поляны. А следом, оглушительна лая, кинулся пёс.
— Лайка! Ура! — крикнул Матвейка, спрыгивая с дерева. — А вон — мамка! И дедуля.
Витька увидела Сашу Александровну и незнакомого высокого человека. Матвейкина мама почти бежала, а её спутник шагал широко и скоро. На нём были высокие сапоги, а на плече висела винтовка.
«Дедуля?» — Витька внимательно посмотрела на него. Голова лохматая, как у Матвейки, рыжая до пояса борода, а ручищи! — наверное, Витькиных четыре надо сложить, чтобы одна его получилась. Действительно, Карабас Барабас! Только семихвостой плётки не хватает. А впрочем, этот Карабас, наверное, добрый, иначе не называл бы его Матвейка так ласково.
Витька еле слышно поздоровалась с дедулей Барабасом. Он строго взглянул из-под нависших бровей и спросил басом:
— Кто кричал?
— Она, — показал Матвейка.
— А чего?
— Мужиков пугали на тракторе.
— А я уж невесть что подумала, — облегчённо вздохнула Саша Александровна и улыбнулась. — И как, испугались мужики?
— Ещё как! Завели свою тарахтелку и рванули! Чуть гусеницы не потеряли!
— И Лайка ваша помогла, — добавила Витька. — Как выскочит! Как схватит одного!..
Пёс, только что вернувшийся из леса, услыхав своё имя, отрывисто гавкнул: мол, так всё и было.
—Асчего это вы на людей кидаетесь? — поинтересовался дедуля.
— Они кедры мучали, — пояснил Матвейка.
— Вон оно что! А мне, старому глухарю, и невдомек, чего трактор бурчит. Кедры, значит, губили...
— А мы не дали! — гордо сказала Витька. — Они только один успели.
— Молодцы! — похвалила Саша Александровна.
— Они-то молодцы, да я не молодец, — сокрушался дед. — И то не подумал, что у нас отродясь никто вредительством не занимался. Кто такие, не знаешь? — спросил он Матвейку.
— А это чужие, весной которые приехали, — Матвейка говорил так уверенно, будто те, на тракторе, рассказали ему о себе. — И ещё я номер трактора запомнил.
— А я — морды, — вставила Витька.
— Лица, — поправила Саша Александровна. Но Витька стояла на своём:
— Один, как помидор, а другой — огурец... малосольный.
Саша Александровна рассмеялась:
— По таким приметам, дед, в одночасье найдешь!
— Найду, однако, — и дедуля направился по следу трактора.
Лайка, словно почуяв, что предстоит настоящее дело, помчалась впереди хозяина. Нос она держала низко, к самой земле, как и подобает умной собаке. И по всему виду её чувствовалось, что она нисколько не сомневается в успехе! преступники будут схвачены.

В ГОСТЯХ У КАРАБАСА БАРАБАСА
Из кедрача Витька вместе с Матвейкой и его мамой попала прямо в дом Карабаса Барабаса — Матвейкиного дедули.
Домик у него был совсем крохотный: сенцы да комната, где хозяин, видимо, и спал, и ел, и гостей встречал. Но чудес в этой избушке — полным-полно! Витька вошла и ахнула. Матвейка не ахнул, потому что бывал здесь бессчётное количество раз, но и у него загорелись глаза, как только он переступил порог. Он привык, что к каждому его приходу дедуля припасал что-нибудь новенькое, сюрприз, одним словом. У них даже игра была такая: если прямо с порога Матвейка отыщет новинку, отгадает, дедуля тут же отдаёт её внуку. Если нет — значит нет: «сюрприз» остается в избушке.
Как потом узнала Витька от Матвейки, по дереву резать дедулю обучил его отец, а отца — его отец, Матвейкин прапрадед. Вырезает дедуля по вечерам, а когда увлечётся, так и ночью сидит, до самого утра. Витька верила, что так вполне может быть. С ней ведь тоже иногда случается: сидит она, например, лепит или рисует и не слышит, как бабушка зовёт её обедать. Бабушка Фатья сердится, думает, что Витька не слушается, а она просто увлеклась...
Да, чего только не было в избушке!
Олени с раскидистыми рогами, зайцы хитроглазые, медведи толстопятые, а птицы — совсем живые! Кажется, неосторожно взмахни рукой — и улетят.
Но больше всего Витьке понравились сказочные зверята.
Вон Михайло Иваныч с Настасьей Петровной: вышагивают, а за ними плетётся Мишутка. И такая у него грустная мордашка, что сразу становится ясно: наказан за какую-то проделку.
На полке пониже — терем-теремок, а в нём мышь-норушка зерно толчёт, лягушка-квакушка пироги печёт, колючий ёжик сидит на скамеечке, а петух играет на гармонике... Витька, наверное, полчаса стояла, всё разглядывала теремковых жителей.
Матвейка в это время у порога топтался. Ничего удивительного, если бы Витьке пообещали любую игрушку из дедулиных, она и до утра бы простояла, выглядывая новую.
— Чебурашка! — радостно завопил Матвейка. — Чебурашка! Чебурашка! Отгадал.
— Однако, верно, — подтвердил появившийся на пороге дедуля. — Бери, твой зверёнок.
Чебурашка, лупоглазый, ушастенький, с крохотными ручками и ножками, в белом берестяном передничке сидел на Матвейкиной ладони и с любопытством таращился на Витьку. Ей стало так завидно, что она закусила губу и отвернулась.
— И ты, внучка, выбирай, что приглянулось, — сказал дедуля, словно прочитав Витькины мысли.
Ей послышалось? Или он шутит? Да нет, кажется, правда: вон, кивает головой, чего, мол, замешкалась — бери!
А как тут выберешь, если всё нравится, всё забрать хочется? Взяла в руки белочку, а с другой полки соболюшка хитрым глазом косит: «Неужели меня оставишь?» — а сама уж и спину дугой выгнула, прыгать приготовилась. А Мишутка — то ли полка качнулась, то ли удрать от матери медведицы задумал — сам к Витьке в руки свалился. Эх, если бы ещё один Чебурашка был!..
Дедуля посмеивается: а может, покашливает. У бородатых ведь не разберёшь. Но скорее всего, у него весёлое настроение: глаза совсем под брови спрятались, а ладонь бороду разглаживает, поглаживает...
— Я лучше после выберу, — сказала Витька.
— После так после, дело хозяйское... А что ж вы меня про шишкарей-то не пытаете?
— Поймал? — оживился Матвейка.
— Мотор у трактора забарахлил. Не то бы удрали. А ты, внучка, точно их описала: помидор и огурец, враз узнал! — Дед тихо рассмеялся. — Шишки-то Лайка в кабине нашла. Целый мешок. Так что на месте преступления, с поличным, как говорится, застукали.
— Им попадёт? — спросила Витька.
— Однако накажем! Тайгу никому не позволим губить. Никому! — Дед Матвей опустил на стол кулак, так что охнули доски, а у Витьки и Матвейки не осталось никаких сомнений: так и будет.

СКАЗКА ДЕДА МАТВЕЯ
Ужинали поздно.
За окном словно черничный кисель разлили — затемнело. Дед Матвей зажёг керосиновую лампу, и все сели к столу. А стол широкий, белый, ничем не крашенный, и вокруг него — такие же лавки.
Саша Александровна принесла миску с печёной картошкой, поставила глиняный горшочек с тушёными в сметане грибами, а чай, настоянный на смородиновых листьях, разлила в большие, низкие кружки. На середину стола дедуля водрузил берестяной туесок, полный густого, пахучего лесного мёда.
Витька ела-ела, пила-пила, пока в сон не потянуло — глаза сами собой начали закрываться. Она отложила ложку, отодвинула подальше туесок и крепко подперла голову руками, чтобы сон не одолел.
А Матвейке хоть бы что! Забрался к своему дедуле на колени и шепчется. Вообще-то, в обществе секретов не бывает...
— Что пригорюнилась? — наклонилась к ней Саша Александровна. — Эй вы, шептуны! Чего затаились! Смотрите, наша гостья совсем заскучала.
— Да я дедулю уговариваю быличку рассказать, а он упрямится, — отозвался Матвейка.
— И правда, расскажи, — поддержала сына Саша Александровна.
— Да я не помню уж, какие сказывал.
— Ничего, всё равно интересно! — теребил Матвейка дедову бороду.
— Ну ладно... Иди и ты, внучка, сюда, — позвал дед Матвей. — Садись около, слышней будет.
Витька послушно перебралась поближе к печке. В самом деле, хорошо: тепло, лампа светит неярко, и в сумраке, кажется Витьке, осмелели деревянные зверушки, возятся у себя на полках, шепчутся, хихикают...
Дед Матвей огладил усы, бороду, сложил коричневые руки на коленях, прокашлялся и начал:
— Жили-были на свете два брата. Родные, а разные. Бок обок живут, а врозь. У одного дом, и у другого изба. Один в лес ходит, и другой в тайге кормится. Только один всё по уму делает, а другой по худу.
Первый брат ягоду по ягодке собирает, а второй — прямо с веткой ломает. Первый — гриб найдёт, большой срежет, меньшой оставит, чтоб подрос да новой семье начало дал. А другой— всё дочиста оберёт, с корнем повыдёргивает, да ещё и обуткой по грибнице пройдёт. Один — дерево срубит, взамен новое посадит и ходит, поливает его, землю рыхлит, пока не окрепнет деревце.
А брат его валит без разбору: и чахлые, и молодые — лишь бы горели хорошо.
Прошло лето, настала осень. Надо к зиме готовиться. Заторопились звери, работают от зари до зари. И то: зимы у нас длинные да лютые — не поевши, враз замёрзнешь! Ну, кто округ первого брата жил, богато справились: норы полные, дупла с верхом. А тем зверятам, что по соседству со вторым братом жили, и запасать нечего — пустая тайга.
И пошли они к Лешему, лесному царю, с жалобой. «Нет,— говорят,— больше нашего терпения рядом с дураком жить. Зарит он тайгу без огляда, крушит без разбора. Есть-пить нечего, укрыться-схорониться негде. Образумь неразумного или накажи! До земли тебе кланяемся!». «Дурака учить — сам дураком сделаешься,— сказал умню-чий царь.— А наказание вы и сами придумаете, вон сколько вас!»
Стали звери думать. День думали, ночь гадали, к утру решили в последний раз поговорить с безобразником. «Бери, сколько хочешь, но не мучай тайгу. Сам живёшь и другим жить дай, не хулигань, не разбойничай. А нет — уходи отсюда подобру-поздорову».
Засмеялся в ответ второй брат: «Что хочу, то и ворочу! Никто мне не указ!»
Но с той поры начались у него несчастья. То лесина упадёт — ногу отдавит, то сучок руку распорет, то гнус глаза залепит так, что не видать ничего. И стал он, разбойник, тайги бояться, тропки лесные путать, приметы ранешние не узнавать. А однажды зашёл в тайгу да и не вернулся. Может, обратной дороги не нашёл, может, в болото угодил... Всё одно — наказала его тайга. Осерчала, значит, на зло — и наказала!..
А первый брат жил долго, счастливо. Его тайга приголубила, ничего от него не прятала. Женился он, дети пошли, внуки, правнуки — теперь уж целый посёлок, поди...
Замолчал дед Матвей. За окном совсем черно стало — ночи в тайге глухие, тёмные, за порог и выходить страшно. А в избе хорошо, расходиться не хочется.
— Понравилась быличка?
Витька только головой кивнула: понравилась и даже очень-преочень!
— Ещё, — попросил Матвейка. — Ещё хочу, дедуля!
— Ишь, разохотились! Спать пора. — Саша Александровна старалась говорить строго, а получилось всё равно — ласково.
Витька не протестовала. Она так сегодня устала, как, наверное, устают за всю жизнь. Да и у Матвейки глаза слипались.
Из сеней по внутренней лесенке забрались они на сеновал, где Саша Александровна приготовила постели, и улеглись, вернее, бухнулись в мягкое душистое сено. Ноги их больше не держали. А сон только того и ждал...

Глава седьмая
ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР

Домой они вернулись счастливые: корзинки полные, по туеску мёду — подарок деда Матвея, а у Витьки и Матвейки ещё и Чебурашки.
Оказывается, дед Матвей всю ночь вырезал для Витьки игрушку. Всю ночь вырезал! Теперь она поняла, почему его «дедулей» называют и Саша Александровна, и Матвейка. Хороший он, добрый, ласковый, хотя на вид — настоящий Карабас Барабас...
Чебурашка забился в угол дивана и таращит оттуда свои круглые глаза: куда, мол, я попал? И что это за зверь с такой нахальной мордой, который подкрадывается ко мне? А не спрятаться ли мне за диванную подушку? Очень уж тревожно трещат две птички в клетке... Ничего не бойся, милый Чебурашка! Степан Иваныч хочет поближе с тобой познакомиться, а может, пригласить поиграть. А Паша и Даша радуются, что вернулась их маленькая хозяйка...
Телефон зазвонил звонко и неожиданно, так, что Витька вздрогнула. Кто мог ей звонить? Папа? Или мама?..
Она торопливо схватила трубку и закричала:
— Алло, алло! Это я! Мамочка?..
— Квартира Турабовых? — спросила трубка совсем не маминым голосом. — Вика, это ты?
— Ну конечно, я, а кто же ещё? А вы кто?
— Диспетчер Галя.
Странно, какая-то неизвестная... «диспетчер Галя» называет её по имени, а она и знать её не знает. Витька так и сказала:
— Я вас не знаю.
— Я тоже, — в трубке засмеялись. — Приходи ко мне в нефтеразведку, познакомимся.
— А когда? — Витька считала: если тебя приглашают в гости, отказываться неудобно.
— Да хоть сейчас. Кстати, с батькой своим хочешь поговорить?
— Ой!..
— Значит, хочешь, — Галя была удивительно понятливым диспетчером. — Вот и беги быстренько. Найдёшь контору?
Витька хотела сказать, что вообще-то она не знает никакой конторы, но трубка уже тоненько пищала: «пи-пи-пи...» Это означало, что разговор окончен.
Выход оставался один: бежать к Матвейке и Саше Александровне. Так она и сделала.
— Матвейка дома? — спросила с порога Витька.
— К отцу помчался на стройку. А зачем он тебе?
— Мне сейчас нужно в контору, — объяснила Витька. — Буду с папой разговаривать.
— С папой? — удивилась Саша Александровна.— Он приехал?
— Не знаю, но Галя сказала: «Прибегай быстренько».
— Подожди, Вика, давай по порядку. Кто тебе сказал про папу?
— Галя... диспет...чер, — Витька чуть запнулась, произнося незнакомое слово.
— Когда?
— Вот сейчас, она звонила по телефону. И сказала «быстренько»... Почему-то моё имя знает.
— Она сказала, откуда звонит?
— Ну да. Из нефтеразведки. Познакомиться хочет, приглашала даже. Давайте пойдём! А то я не знаю куда.
— Вот теперь ясно. Сейчас будет разговор с буровой по радиотелефону. И Сергей Рашидович, наверное, попросил Галю позвать тебя: видать, соскучились родители по своей доченьке.
Странные люди — взрослые! Говоришь им, говоришь, а они еле-еле поймут через пять минут! Тут бежать надо быстрее, а они выспрашивают, выспрашивают, а потом собираются два часа...
Но Витька на этот раз ошиблась. Саша Александровна управилась гораздо раньше: выключила плитку, где, судя по аромату, варился грибной суп, сменила шлёпанцы на туфли, закрыла квартиру, и они помчались...

АЛЛО, АЛЛО, БУРОВАЯ!
В конторе нефтеразведки было тесно и шумно, как в детсадовской раздевалке после прогулки на свежем воздухе.
Входили и выходили какие-то люди, быстро, непонятно переговаривались, звонили многочисленные телефоны, которых, как насчитала Витька, было гораздо больше пяти. Очень громко кричало радио, но перекричать шум в конторе не удавалось, и оно, наконец, обиженно замолчало.
Саша Александровна и Витька прошли в дальний конец комнаты и постучали в дверь с надписью «Диспетчер». Им никто не ответил (разве что-нибудь услышишь в таком шуме?), и Саша Александровна приоткрыла дверь.
— Можно?
Они вошли.
На высоком стуле спиной к ним сидела девочка с чёрными хвостиками волос, перетянутыми над ушами резинками с красными шариками, и разговаривала по телефону. Голос у неё был сердитый и требовательный.
— Нет, нет, нет. Не буду я вас защищать. Сами не маленькие — придётся отвечать за свой брак!
В это время зазвонил другой телефон, и она, бросив первую трубку, взяла новую.
— Алло, буровая. Нефтеразведка слушает...
«Ну и влетит ей, если кто-нибудь войдёт, — подумала Витька. — Распоряжается, как большая».
А девочка разговаривала теперь весело и по-прежнему непонятно.
— Какая у нас погода?.. Начальство приказало помочь передовикам. Почему — вам? Разве вы передовики? Ах, недельную норму уже прошли? Тогда, наверное, про вас шёл разговор. Да, отправим вам механика. Сегодня, вертолётом!.. Королевна ваша где? — девочка на высоком стуле вдруг повернулась и улыбнулась Витьке.
Да это, наверное, и есть Галя-диспетчер! А Галя сказала в трубку:
— Здесь ваша королевна, возле меня стоит...
«Почему она так странно называет меня? Королевна да королевна! У меня же имя есть!» — Витька хотела было возмутиться, но не успела: Галя крепко прижала к Витькиному уху трубку и сказала:
— Говори! Батька твой на проводе!
Сквозь писк и какие-то шорохи Витька услышала ужасно знакомый, ужасно родной голос.
— Папочка, папочка! Это я, Витька! Папочка! Алло!
— Здравствуй, девочка! Как на вахте?
— Нормально! — Витька засмеялась. Папа так всегда спрашивал, когда она возвращалась из детского сада. Вопрос означал: нет ли у неё нарушений, или замечаний, или ещё чего-нибудь «такого». — Папочка, я хочу к вам! Я соскучилась!
— Мы тоже, Викуша! — раздался голос Людмилы Петровны.
— Мамочка, когда ты приедешь?
— Мне ещё придётся задержаться. Человеку тут одному очень плохо.
Витька зашмыгала носом, и там, на другом конце провода, совершенно правильно истолковали подозрительные звуки.
— Э, нехорошо, — сказал папа. — Подожди слёзы лить. Галя, Эдик здесь?
— Сейчас посмотрю.
Галя выскользнула из комнаты и через минуту вернулась с высоченным, под потолок, человеком в лётной форме. «Ничего себе Гулливер!» — отметила про себя Витька.
А Гулливер говорил что-то про погоду и про начальство, которое, если узнает, «по головке не погладит», но в конце концов вздохнул и согласился:
— Ладно, Серго, только для тебя. Возьму твою королевну на борт, залягай меня комар! Не забоится, говоришь? Ну-ну...
Трубка снова вернулась к Витькиному уху, и она услышала:
— Витёк, хочешь ко мне на буровую?.. Чего молчишь? Язык проглотила?
Язык Витька, конечно, не проглотила, но поняла, о чём говорит папа, не сразу.
— Так хочешь или не хочешь?
— Папочка, миленький, хочу, хочу! Очень-преочень!
— То-то! — папа Турабов рассмеялся. — Эдик — мировой парень, на вертолёте тебя повезёт. Чур, не хныкать! Я поручился за тебя.
— Есть, товарищ командир!
— Ну, до свиданья, девочка! Ждём тебя с мамой.
Трудно вот так, сразу, поверить в счастье, которое нежданно-негаданно сваливается тебе на голову. Витька обвела всех сияющими глазами. Слышали? Она полетит к папе на буровую!
Саша Александровна улыбалась. Диспетчер Галя накручивала на палец чёрный «хвостик» из волос и тоже улыбалась. А вертолётчик Эдик почему-то потирал шею, будто она у него болела.
— Давай, Виктория Сергеевна, собирайся. Через часок двинемся, залягай меня комар! Не опаздывай, — предупредил он.
«Да что вы, товарищ Эдик! — хотела сказать Витька. — Как вы можете так подумать! Разве опаздывают на вертолёт, который повезёт тебя к папе и маме? И куда? — на буровую!»
Но она ничего такого не сказала, только отрицательно замотала головой, и, схватив за руку Сашу Александровну, потащила её домой собираться...

ВЕРТОЛЁТ — НЕ САМОЛЁТ
Про вертолёт Витька знала немного: видела его на картинке, читала про него в какой-то книжке и однажды с Назимкой даже сочинила стишок:

Вертолёт — не самолёт,
Отправляется в полёт:
Винт раскрутит посильнее
И летит осы быстрее.

Потом Назимка предложил переделать конец: «Винт раскрутит посильнее — стрекозы летит быстрее!» Она сразу согласилась, тем более что в книжке вертолёт напоминал большую стрекозу.
Когда Витька увидела его близко, то подумала, что вертолёт и в самом деле не самолёт. Ростом чуть повыше автобуса «Икарус», а может, и пониже; красоты никакой, салон только один, кресел, которые как кровать делаются, вовсе нет, а про бесплатные «с холодком» конфеты здесь, наверное, и не слышали...
— А конфеты будут давать? — спросила она своего соседа, молчаливого пожилого и усталого на вид человека.
Он удивлённо посмотрел на Витьку, потом поискал что-то в одном, другом кармане и протянул ей карамель в красной обёртке.
— Вот завалялась одна... — сказал он и снова замолчал.
Витька имела в виду совсем другое, когда задала вопрос, но отказаться не посмела.
— Спасибо. Вы тоже на буровую?
Человек хмуро, без улыбки, взглянул на неё и односложно ответил:
— Да.
— Вы, наверное, механик? Которого Эдик обещал доставить? — Витька сделала ещё одну попытку завязать разговор. Ведь скучно лететь молча, тем более, если немного боишься, а в салоне вас только двое.
Но сосед что-то промычал, упёрся затылком в стену и прикрыл глаза клетчатой кепкой.
Неожиданно вертолёт задрожал, загудел и начал подпрыгивать на месте. Витька схватилась обеими руками за скамью, на которой сидела: больше держаться было не за что. Вертолёт ещё раз сильно подпрыгнул, качнулся хвост, и кабина медленно начала «всплывать».
— Полетели! — крикнула Витька и скосила глаза на соседа.
Механик спал! Даже слегка посвистывал во сне. Как же должен устать человек, чтобы уснуть в таком ужасном шуме, когда тебя трясёт, и качает, и подбрасывает, и стукает головой об стенку!..
Но, оказывается, ко всему можно притерпеться. Очень скоро и Витька перестала замечать тряску и даже начала смотреть в окно-иллюминатор.
А внизу будто карту огромную расстелили. Синей змейкой извивается река, по краям её — жёлтые полосы, наверное, берега. Зелёного цвета на карте больше: луга, леса или болота тянутся, и оттенки самые разные, как у карандашей в коробке: тёмный, посветлей и совсем светлый, как листья весной. А среди зелёного моря голубые блёстки озёр словно парусники плывут...
Витька так увлеклась, что не заметила, сколько времени прошло. Ей показалось — совсем немного. Но вдруг карта начала расти, словно Витька смотрела через увеличительное стекло. Стали видны отдельные деревья, полянки среди леса, и неожиданно прямо под ними, как иголка из зелёной подушки-игольницы, высунулась из тайги буровая вышка.
— Вот она! Дядя Эдик, снижайтесь! — закричала Витька.  
Она очень   разволновалась: если вертолётчики там у себя в кабине заговорились, то могли и не заметить буровую.
Но, видно, не зря папа Турабов называл Эдика «мировым парнем»: разглядел он вышку, и вертолёт стал резко снижаться. У Витьки сердце подползло к самому горлу: ох, не слишком ли торопится Эдик?
Но боялась она напрасно: полёт закончился замечательно. «Стрекоза» села очень мягко. Эдик, а за ним второй пилот, спустились по лесенке из своей крошечной кабины, открыли люк и спрыгнули прямо на землю.
А Витька прыгнула и оказалась в руках папы Турабова, и тут же снова взлетела вверх, чуть ли не выше вертолёта. И снова: вниз — вверх, вниз — вверх...
Не правда ли, странная привычка у некоторых пап встречать своих любимых дочерей?

БЕЛЫЙ БАНТИК — ИЗ ЧЁРНОЙ НЕФТИ?!
Надо ли говорить, сколько было смеха, шуток в маленьком тесном вагончике, где жили Витькин папа и — временно — Витькина мама?
Дочь рассказала им про деда Матвея — дедулю, и про лопоухого Чебурашку (а Чебурашку она тут же показала, потому что взяла с собой), и про хулиганов, которые мучали кедры, и про то, как они с Матвейкой их защищали... И как она скучала, тоже рассказала.
— Нормальная была вахта,— похвалил папа.
— Молодец, дочка! — поцеловала её мама.
— Кстати, папочка, — вспомнила Витька, — почему меня все обзывают «королевной»?
— Наверное, называют, а не обзывают?
— Всё равно не хочу! — надула губы Витька. — Матвейка говорит, «принцесса на горошине», а эти — Галя, Эдик — «королевной» дразнятся... Я — хорошая девочка, вот!
— Может, ты и хорошая девочка, но хвастаться этим не следует, — сказала Людмила Петровна. — А королевной тебя величают потому, что твой папа — король.
Глаза у Витьки стали круглыми. Король?! Папа Турабов?! А... где же корона? И царство... то есть королевство?
— Слышала песню «Мы — короли, мы — нефтяные короли...»? Так вот, это про нас и про таких, как мы. А королевство наше самое богатое в мире.
— Самое-самое?
— Самое-самое. У нас всё есть: и топливо, и еда, и одежда, и лекарства, и игрушки...
— То есть, как?
— Ты сюда на вертолёте добралась?
Витька кивнула: ну, да.
— А раньше — на теплоходе плыла?
Витька снова кивнула.
— А ещё раньше — на самолёте летела? И на автобусе ехала?
— И вовсе не на автобусе, а на дядиарифчиковой «Ладе», — Витька была довольна, что может возразить, а то голова устала всё время кивать.
— Это неважно. Вы с мамой не доехали бы так быстро до своего короля, если бы у него не было такого королевства. Потому что бензин, и керосин, и мазут, которыми питаются моторы всех этих машин, делают из нефти.
— Правда?
— А твой беленький бантик из чего, думаешь?
Витька хмыкнула: кто ж этого не знает? Из синтетики, конечно.
— Из нефти!
Она была поражена: белый бантик — из чёрной нефти? Да папа просто шутит!
— А мамина шубка? Которая пушистая, тоже скажешь, из нефти?
— Точно.
— А кукла Лена, которую мыть можно и волосики заплетать — тоже? А мячик? А моя пластмассовая посуда? А ранец?
Теперь беспрестанно кивал папа Сергей Турабов, но делал он это с удовольствием.
— Что же это получается? Всё на свете — из нефти? Но сколько же тогда её надо? Целый вагон или поезд?
— Гораздо больше, — серьёзно сказал Сергей Рашидович.
— А хватит? — забеспокоилась Витька.
— Хватит, — успокоил он дочь. — Только найти её трудно.
— Почему?
— Потому что прячется она, понимаешь?
— Хитрая! А ты её, значит, ищешь?
— Разведываю.
— Как разведчик?
— Как нефтеразведчик.
Интересно! Папа — король-разведчик, выходит, она — королевна-разведчица! Пожалуй, не стоит обижаться, если её в другой раз так назовут...

О ЧЁМ ГОВОРИЛИ КОРОЛЬ С КОРОЛЕВНОЙ НА ЭКСКУРСИИ ПО БУРОВОЙ
К вышке они отправились вдвоём: Людмила Петровна с ними не пошла, ей было необходимо навестить больного Данилу Михайлова, который сломал ногу, а она её «отремонтировала».
Оказывается, когда говорят «буровая», то имеют в виду не только вышку, но и жилые вагончики, и столовую, и местную электростанцию, и площадку, где садится вертолёт, и многое другое, что необходимо нефтеразведчикам.
Витька и раньше видела буровые вышки — дома, на Каспии. Но издали, а так близко — ни разу. Пока маленькая была, папа не брал, а потом он уехал в Сибирь.
— А зачем вышка такая верхотурная? — спросила она, задирая голову.
— Чтобы свечам было где помещаться.
— Каким ещё свечам? — удивилась Витька. Сергей Рашидович рассмеялся:
— Трубы так называются, Витёк. Видишь, внутри вышки стоят?
Витька пригляделась, даже руку «козырьком» сделала: верно, стоят в ряд по бокам.
— Ну и что?
— Берём одну, приделываем к ней турбобур и бурим скважину,— начал объяснять Витьке папа, но та перебила:
— Папочка, ты не «бур-буркай», а говори нормальными словами. А то я ни-че-го не понимаю!
Последние слова Витька произнесла совсем как Людмила Петровна, и Сергей Рашидович, снова рассмеявшись, потрепал её по чёрным кудрям:
— Хорошо, постараюсь «нормальными». Ты знаешь, что такое «сверло»?
— Конечно. Которым дядя Ариф дырки в стенке делал, а бабушка Фатья ругалась. На дядю Арифа, я имею в виду, за то, что шумел.
— Вот. А турбобур — особенное сверло, чтобы в земле делать «дырки» — скважины, по-другому.
— Зачем дырки?
— Чтобы до нефти добраться. Она глубоко прячется. Километра два-три приходится бурить.
— Ничего себе, — удивилась Витька. — А дальше?
— Бур землю сверлит, а труба с ним спускается. Кончится одна, другую привинчиваем, а к ней третью, четвёртую... — целая колонна получается.
— Подожди, подожди, — снова перебила Витька. — А этот... турбобур, сам, что ли, крутится под землёй?
— Сам. — Сергей Рашидович объяснил, что по трубе сверху подаётся специальная смесь — глинистый раствор, она и вращает турбобур, как вода колесо в детской игрушке. А раствор этот — «на все руки мастер»: он ещё и лишнюю землю наверх выносит, и стенки скважины укрепляет, чтобы не обвалились!
— Так и сверлим, пока до нефти не доберёмся,  — закончил папа.
— А когда доберётесь, нефть выливаться начнёт?
— Если ей разрешить. Такой фонтанище рванёт — выше буровой!
— Выше буровой? — засомневалась Витька.
— Точно. Только мы её, голубушку, там и оставим. Закроем выход.
— Зачем же тогда открывать? — удивилась Витька.
— А затем, дочь, — папа Турабов улыбнулся, — что надо точно знать, где чёрная красавица прячется. А потом придут сюда другие люди и будут над ней колдовать: выяснять, сколько её, да какая она, да решать, стоит ли вообще выпускать её на свободу.
— Ладно. Ты-то куда денешься, меня интересует?
— Дальше, понимаешь, двинусь, на новую площадку, вместе с ребятами.
— А буровую? Другим оставишь?
— С собой возьму.
Витька с сомнением посмотрела на вышку, на папу.
— Не веришь? Поставим на санки и увезём.
— Летом?
— Если надо будет — и летом.
Ну и ну! Чего только не придумают в этой Сибири! Уже вышки буровые летом на санках возят!
— А потом? Снова будешь переезжать?
— Снова, — серьёзно и даже строго ответил Сергей Рашидович.
Витька помолчала.
— И так всю жизнь?
— Разве плохо быть разведчиком? — снова повеселел папа. — «Семнадцать мгновений» видела?
— Сравнил! Там Штирлиц — настоящий разведчик: ему опасно было!
Папа Турабов обиделся.
— А у нас, думаешь, не опасно? Мороз лютый — раз, — начал перечислять он, — комары — два, нефть может не послушаться и рвануть — три, медведи — четыре...
— Ой, медведи! — Витька засмеялась. — Дедушка Матвей сказал: «Медведь — не дурак, шума не любит — в тайгу ушёл».
— Пусть, снимаю медведей. А всю жизнь вдали от родного дома? Считается?
— Бабушка говорит: «Несолёный обед можно посолить, а глупца уму-разуму никогда не научить».
— Витька! Ты как с отцом разговариваешь?! — грозно спросил папа.
— Это не я, а бабушка.
— Сергей Рашидович! — послышалось откуда-то с неба. — Что это за барышня с вами?
Витька запрокинула голову. Перегнувшись через перила площадки, которая была пристроена на самом верху вышки, на них смотрел смеющийся бородатый человек.
— Дочка! — прокричал Сергей Турабов. — В гости приехала!
— Ну как? Нравится у нас?
— Нравится! — Витька крикнула изо всей силы.
— Хочешь ко мне сюда?
— Хочу! Только сейчас некогда!
— Почему?
— Мама ждёт... Шашлык жарить! — про шашлык Витька придумала только что: лезть на верхотуру страшно, а признаться в этом — ни за что!
Сергей Рашидович покачал головой, а человек на площадке, наверное, разгадал её хитрость, потому что захохотал и крикнул:
— Угостишь?
— Приходите! — ответила Витька и вдруг заметила, что к разговору прислушиваются незнакомые люди.
Они смотрели на неё и улыбались.
— Кто-то здесь про шашлык говорил... — сказал один, обращаясь к другому. — Ты не слышал?
— Да и мне показалось, — подтвердил другой. — Девочка, ты не знаешь, кто собирается жарить шашлык? Так хочется попробовать...
И пока мастер Турабов что-то выяснял у человека на площадке, Витька успела пригласить в гости этих и двух других рабочих, в том числе того механика, с которым они вместе летели на буровую и который всю дорогу спал, стукаясь головой об стенку.
— Кто они? — спросила Витька, когда отошла с папой от вышки.
— Бурильщики, Витёк.
— И дяденька наверху? Который меня к себе звал?
— Нет, он верховой. Ваня, вместо Данилы Михайлова.
— У него фамилия такая? — не поняла Витька.
— Почему фамилия? Профессия такая — верховой. Очень важная профессия. Стоит он наверху и смотрит, чтобы труба не болталась туда-сюда, а точно в скважину шла. Без него вся бригада — «без глаз», ни одного метра не пробурит.
— Значит, он важней тебя? — Витька вспомнила, как Матвейка хвастался своим отцом, без которого ни один дом не построится, даже каменный, и ей захотелось, чтобы и её папа Турабов был самой главной фигурой на буровой. А тут вдруг — какой-то Ваня!
Сергей Рашидович засмеялся.
— Нельзя говорить: этот — важный, этот — не важный. Мы все тут — важные. Не будет одного человека — и вся работа встала. Или один плохо сделал свою работу, а страдает общее дело. Поэтому...
— Знаю, знаю! «Один за всех и все за одного!» Говорил уже.
Они ещё долго ходили по площадке, Витька даже устала. Но сколько, оказывается, дел у бурового мастера — нефтяного короля! Надо заглянуть к механику, спросить, в порядке ли механизмы, посмотреть, хватит ли раствору, который крутит турбобур и укрепляет скважину, хорошо ли работает движок — сердце их маленького посёлка, потому что не будет электричества — замрёт жизнь на буровой, и даже в котлопункт (так смешно называют здесь столовую и кухню) должен зайти мастер: чем покормит его молодцов повариха Рая, вкусно ли?
Витька ходила следом за папой Турабовым и думала: «Авсё-таки он — самый важный! Про всё спрашивает, как командир, и отвечают ему, как командиру»...

СЕМЕЙНЫЙ УЖИН В ТАЙГЕ
Людмилу Петровну отец и дочь Турабовы нашли на котлопункте.
Вместе с Раей они занимались приготовлением ужина: чистили картошку и перебирали собранные утром грибы.
— Ну, мама, готовься, сегодня вечером придут гости, — весело объявил папа.
— Какие гости?
— Которые шашлык хороший уважают, и нас с тобой уважают, и дочку нашу Витю тоже уважают.
Повариха Рая с интересом стала прислушиваться к разговору, даже нож отложила в сторону.
— Сергей, объясни толком, о чём ты говоришь?
— Мамочка, всё очень просто, — вмешалась Витька. — Мы ходили по площадке и встречали постепенно всю папину бригаду, и я их пригласила на шашлык.
Папа Сергей Турабов развёл руками: видишь, как всё действительно просто?
Людмила Петровна была хирургом и умела в любых трудных случаях жизни, что называется, держать себя в руках: например, когда к тебе приходят гости, а угощения нет. Рая такого опыта не имела, и поэтому решительно запротестовала.
— Из каких-таких запасов, — сказала она, — вы будете шашлык готовить? Сегодня густо, а завтра — пусто? Сегодня поварёшкой, а завтра — ложкой? Мяса не дам, и весь сказ!
— Э, Рая, нехорошо говоришь. Как это — «мяса не дам»?.. Приветливая хозяйка гостей встречает у порога: «Дом не мой, а того, кто дверь откроет». А ты у нас — лучшая хозяйка на всю нефтеразведку!
Рая засмущалась, покраснела, и сердитые морщинки разгладились на лбу. А разговор пошёл другой — деловой: как нарезать мясо (крупно или потоньше?), из чего сделать шампуры, где лучше жарить...
К ужину вся буровая знала, что затевается на котлопункте: аппетитный запах стремительно распространился во все стороны. Витька серьёзно опасалась, как бы этот аромат не приманил из тайги мишек. Но бурые медведи не пришли и правильно сделали: в маленькой столовой и без них было тесно, так что пришлось перебираться на свежий воздух.
Витька разносила шашлык и, как подобает настоящей хозяйке, угощала: «Кушайте, гости дорогие, не обижайте нас».
Гости хозяев не обижали: ели дружно, дружно хвалили и просили добавки.
— Ну, Витёк, тащи гитару! — попросил Сергей Рашидович. — Какой праздник без музыки?
Витька сбегала в вагончик и принесла. Это была старая, с облупившимся во многих местах лаком гитара. Она была старше Витьки, и старше папы Турабова, и даже старше Витькиного дедушки. Папа очень дорожил ею и всегда, уезжая, брал с собой. А когда его провожали в далёкую морозную Сибирь, бабушка Фатья сшила гитаре тёплую «рубашку» на пуговицах.
Сергей Рашидович удобно пристроил гитару на коленях, о чём-то пошептался со струнами и кивнул Витьке:
— Давай, Виктория Сергеевна!
Витька вышла, плавно подняла руки и, мелко перебирая ногами, как учила бабушка, «поплыла» по кругу.
А музыка уже бежала, приподнимала Витьку на цыпочки, кружила... Мелькали бородатые лица, дробно отбивали такт тёмные ладони: хо-ро-шо — хо-ро-шо — хо-ро-шо!..
— А теперь «Барыню», Сергей Рашидович! — крикнула Рая, влетая в круг и останавливаясь рядом с Витькой.
И снова замелькали длинные чуткие пальцы папы Турабова: «Барыня, барыня, сударыня-барыня!..».
И Витька старательно топала ногами, стараясь поспеть за Раиной чечёткой, и прыгала вприсядку вместе с молчаливым механиком, которого переплясать оказалось невозможно...
А потом пели русские, татарские, украинские, башкирские, азербайджанские песни — любимые песни тех, кто приехал сюда с разных концов огромной страны и сидел сейчас у «семейного» костра...

ТЕЛЕГРАММА, которую снова не приняли на телеграфе, но послали в запечатанном конверте
Назимке Курбанову от Виктории Турабовой.
ТЕЛЕГРАММА-ПИСЬМО № 2. Если не будешь писать, будешь иметь неприятности. Штраф в 100000 щелчков, строгий выговор и крупный разговор. Учти! Была у папы на буровой. Здорово!!! Срочно приезжай. Увидишь. Всё-всё-всё — конец.
В. С. Т,
Совет от меня.
Очень-очень-очень быстро выращивай бороду! Папа сказал, что тогда не кусают комары (заблуживаются в бороде).
Витя.

Глава восьмая
СНОВА ДОМА

С буровой Витька и Людмила Петровна вернулись на следующий день к вечеру.
Степан Иваныч встретил их у самого порога. Он бегал от Витьки к Людмиле Петровне, тёрся спинкой об их ноги и беспрестанно муркал:
— Мр-мрна-а? Как съездили? Не скучали обо мне?
Ещё как скучали, милый кот Степан Иваныч! Ещё как!
Волнистые попугайчики тоже ждали их с нетерпением. Они сидели на ближней к решётке жёрдочке и, лишь отворилась дверь, затрещали самую радостную, самую громкую и приветственную песенку, какую только знали.
— Ну, как вы тут без меня жили, мои хорошенькие? Кто кормил вас? Саша Александровна? Или Матвейка?
Интересно, где он сейчас? Дома или бегает ещё? Надо будет рассказать ему про буровую и про нефть, и про то, как её разведывают. Матвейка хоть и «первый гражданин», а ничего этого не знает, Витька уверена даже. И на вертолёте тоже, наверное, никогда не летал. Ему и летать-то было некуда.
— Мамочка, я скажу Саше Александровне, что мы приехали? — Витька распахнула дверь и чуть не налетела на Сашу Александровну.
— Ой! Здравствуйте, тётя Саша!
— Приехали, соседушки?.. А я слышу, кто-то ходит за стеной, дай, думаю, посмотрю, не кот ли безобразничает.
— Здравствуйте, — сказала Людмила Петровна, выходя в прихожую. — Проходите в комнату.
— А... Матвейка дома? — спросила Витька.
— Нет, носится, как всегда, негодник. Говорил, слёт какой-то у них сегодня в «Солнышке».
— Слёт? Сегодня?
Витька всполошилась: как она могла забыть? Ведь Оля звала её на этот слёт. «Приходи, — говорит, — Витя, к нашим тимурятам. В пятницу приходи, к шести часам». И велела Матвейке «по цепочке» всех предупредить.
— Мамочка, мне очень-очень надо в «Солнышко»!
— Куда тебе надо? — не поняла Людмила Петровна.
— К тимурятам, в «Солнышко».
— Есть у нас тут одна девчушка, — пояснила Саша Александровна. — Оля Копейко, бригадир маляров. Так она в свободное время с ребятишками возится. Зимой у октябрят вожатой была, а сейчас вот дошколят организовала. И ведь название какое придумала: «Тимурята» — боевой отряд дошколят!
— Чем же этот боевой отряд занимается? — заинтересовалась Людмила Петровна.
— А всем понемногу. Выясняют, кому из стариков какая помощь требуется, цветы поливают, с малышами-ясельниками играют. А «Солнышко» — это как раз их подшефный деткомбинат. Там они и собираются на свои слёты.
— Молодцы какие! Вика, но ведь ты не член этого отряда?
— А меня Оля звала!
— Да пусть сходит, — сказала Саша Александровна. — Плохого не будет.
Витьку как ветром сдуло!
— Я — скоро! — крикнула она из-за двери. — Мы вместе с Матвейкой вернёмся!
Людмила Петровна и Саша Александровна только рассмеялись: уж очень быстро Витька собралась!

ВО ДВОРЕ «СОЛНЫШКА»
Деткомбинат «Солнышко» Витька нашла сразу: над решётчатыми воротами два весёлых человечка Чипполино и Редиска вели за руки улыбающееся Солнце, а пониже — надпись: «Добро пожаловать!»
Конечно, Витька опоздала. Слёт был назначен на шесть ноль-ноль, а сейчас уже шесть тридцать — половина седьмого.
На игровой площадке (которые всегда есть в новых деткомбинатах), на скамейках, песочницах, качелях сидели мальчики и девочки и внимательно слушали своего командира.
— Сейчас будем проверять, кто и как выполнил поручение, — сказала Оля Копейко. — Помощники командира, доложите! Начинай, Стрижов.
И вдруг Витька увидела, что вперёд вышел Матвейка. Неужели он помощник Оли?! А ведь молчал! Какой Матвейка сегодня красивый!.. Причёсанный даже...
— Товарищ командир, звено задание выполнило! Боец Вастрюков красить звёздочки не пришёл. Старший тимурёнок — Матвей Степанович Стрижов, — он приложил руку к веснушчатому уху и стал по стойке «смирно».
— Рапорт принят, вольно! — сказала Оля. — Что случилось, Ворсо?
С качелей слез загорелый мальчишка и, тряхнув чёрной чёлкой, бойко ответил:
— Телик смотрел.
— Но ведь товарищ ждал тебя.
— Ну и что! Я не виноват, что в это время «Крылышки» и «Спартак» играли.
Тимурята зашумели.
— Да ладно! Покрашу я ваши звёздочки. Сегодня же покрашу! — крикнул мальчишка.
— Уже покрасили, без тебя, — спокойно заметил Матвейка.
— А я предлагаю, — поднялась со скамейки девочка в красном платье, — не давать больше Вастрюкову никаких поручений, и всё!
На площадке стало тихо: ребята соображали, строгое это наказание или нет?
— Ну и не надо! Мне ещё лучше, — сказал Ворсо и, прошагав мимо Оли и Матвейки, вышел за решётчатые ворота «Солнышка».
«Какой гордый, — подумала Витька. — И правильно! Я бы тоже так сделала».
— Гюльнара, твоя очередь, — напомнила Оля. Место Матвейки заняла девочка в   красном платье, которая предлагала наказать Вастрюкова.
— В нашем звене все выполнили, — докладывала она. — Ватрушкина только нарушила: у памятника героям не сменила цветам воду, и они все завяли.
— Это правда, Валя? — строго спросила Копеечка.
Но Валя Ватрушкина молчала. Она так низко опустила голову, что был виден лишь большой белый бант на макушке.
— В куклы она играла, в «дочки-матери», я видел! — донеслось из-за ограды.
Значит, Ворсо не ушёл! И теперь ябедничает? Зря Витька его жалела, оказывается.
— Что ж вы не наказываете Вальку? — снова крикнул Вастрюков.
Теперь он сидел верхом на ограде и на всех поглядывал свысока: значит, меня наказали, а её — нет?
Белый бант вдруг мелко-мелко задрожал: Валя Ватрушкина плакала.
«Почему они все молчат? Зачем слушают этого злого мальчишку?!» — волновалась Витька.
— Вообще-то она потом сменила. И цветы другие принесла, — нерешительно произнесла сидевшая рядом с Ватрушкиной девочка.
— Я думаю, — сказала Оля, — наказывать Валю не за что. Она поняла, что поступила нехорошо и никогда больше так не сделает. Правда, Валя?
Бант кивнул так энергично, что едва не свалился с Валиной макушки.
Ребята обрадовались, зашумели, Копеечка подняла руку.
— Ребята, — сказала она, — хочу вам напомнить, скоро первое сентября. Вы через три недели войдёте первый раз в первый класс новой замечательной школы. Подумайте, какой приготовить подарок. Это может быть гербарий трав, листьев или цветов, красивая книжка...
— А картинку можно нарисовать?
— Очень хорошо, — одобрила Оля.
— А я могу танец станцевать!
— А я стихотворение выучить! И песенку тоже!
— Если мы выступим на празднике «Здравствуй, школа!», будет замечательно, — сказала Оля. — Но тогда надо очень хорошо готовиться.
Тимурята окружили своего командира и наперебой предлагали, что и как они будут делать. Витька тоже пробралась поближе и стала за спиной у Матвейки.
— А у нас дома, — вспомнил кто-то, — дошколята и октябрята в футбол играют первого сентября. На победителя. Интересно!..
— Ну а мы сможем? — спросила Оля. — Наберём команду?
Тут поднялся такой шум, что никто ничего не мог понять.
— Тише!.. Матвейка, объясни, — попросила Оля Копейко.
— Команда у нас есть, мы давно играем. Только... Ворсо — центральный, а его... выгнали же.
— Никто его не выгонял, — поправила Оля. — Он сам ушёл. Видимо, считает, что вы неправильно его наказали.
Тимурята запротестовали: «Правильно! А вот — правильно! Воображает из себя сильно!..»
— Я думаю, — повышая голос, чтобы её услышали и на ограде, сказала Оля, — Ворсо Вастрюков подумает над своим поведением и вернётся.
— Так и знайте, не вернусь! — отозвалась деткомбинатовская ограда. — Не сможете без меня, не сможете! Э!..
Это было совсем некрасиво. Витьке, да, наверное, не только ей, стало стыдно за несознательного Вастрюкова. Она подёргала Матвейку за рубашку и сказала:
— Я могу центрального нападающего играть, — она сказала это негромко, но так как в эту минуту все обдумывали заявление Вастрюкова и было тихо, её услышали и разом на неё посмотрели.
— Витя? — обернулась к ней Оля. — Вот молодец, что пришла! Ты действительно можешь играть вместо Ворсо?
— Могу, — подтвердила Витька и покраснела.
На ограде захихикали.
— Кстати, она мне звёздочки помогала красить, — вдруг сказал Матвейка, — когда Вастрюков не явился. И дядька у неё играет центральным в классе «А».
Витька не глядела по сторонам, но почувствовала, что ребята смотрят на неё совсем по-другому — уважительно.
— Вот и отлично, — решила Оля. — Вика Турабова будет играть в нашей команде. Как назовём команду?
— «Солнышко»!.. «Комарик»!.. «Буратино»!.. «Чебурашка»!..— сыпались предложения одно за другим.
Остановились на «Чебурашке», это название понравилось всем.
— Ну а сейчас — по домам, — скомандовала Копеечка. — Ваши мамы и папы уже, наверное, волнуются. Не забудьте, завтра «День зелёного друга», будем высаживать деревья. Приходите сюда с лопатками, вёдрами да приводите с собой старших братьев и сестёр. Можно и папу с мамой, если они свободны. Придёте?
Но об этом можно было и не спрашивать. Да и Оля знала: её боевые дошколята — народ дружный, активный и ответственный.

ПОЧЕМУ НЕ РАСТУТ ДЕРЕВЬЯ
На встречу с «зелёным другом» отправились всей компанией: Витька, Матвейка и мамы — Людмила Петровна и Саша Александровна. Степан Матвеевич, как всегда, с утра был на стройке: до первого сентября оставались считанные дни, и рабочие спешили.
Как и советовала Оля Копейко, они взяли с собой ведро, лейку, одну большую лопату, одну маленькую и... молоток с гвоздями. Молоток и гвозди придумал взять Матвейка: вдруг придётся таблички ставить: «По газонам не ходить», или «Цветы не рвать», или записать, где какое дерево посажено, как называется, и так далее. Витька тоже считала, что без табличек в таком хорошем деле не обойтись, и взяла с собой три карандаша: чёрный, красный и зелёный.
Они вышли ровно в девять и всё-таки оказались не первыми. На улицах, возле домов, на больших открытых площадках, в садиках кипела работа: сгребали строительный мусор, где он ещё оставался, счищали от камней и стекла землю, копали под деревья ямы, тут же сколачивали для будущих саженцев «люльки»-оградки.
— Странно, — сказала Людмила Петровна. — Таёжный город, зелени, казалось бы, должно быть предостаточно, а тут — искусственные посадки...
— Да, плохо они у нас растут, — вздохнула Саша Александровна.
Витька давно заметила, что в Нефтеграде очень мало деревьев. А больших, взрослых почти совсем нет, да и те худенькие, какие-то чахлые, будто их никогда не поливали.
— Правда, тётя Саша, а почему они такие болезненные?
— Вон, Матвейка у нас — крупный специалист по этому вопросу. Недавно такую лекцию мне прочитал!
Матвейка покосился на мать, не смеётся ли она?
— Что? Наверное, Копеечка вам объясняла про зелёную зону?
— Оля, — подтвердил Матвейка.
— Ну, расскажи, — затормошила его Витька. — Интересно лее! Почему деревья не растут?
— Потому что — болота, — важно сказал Матвейка. — Им воды не хватает напиться. И почва плохая. Поэтому и не растут.
Наверное, пошутить решил Матвейка? Все знают, когда болото, значит, наоборот, много воды. А он говорит: «Пить нечего!»
— Я тоже не понимаю, — сказала Людмила
Петровна.
— Очень просто. На болоте дерево свои корни не в глубь запускает, а по поверхности протягивает, чтобы не провалиться и побольше питания набрать. Понимаете?
— Допустим.
— Ну, вот. А когда начали строить, канавы, траншеи всякие копать, дороги прокладывать, всё нарушили. И деревья стали сохнуть — не хватает им питания больше.
— Вот я тебя и поймаю сейчас, — засмеялась Людмила Петровна. — Мы новые деревья посадим, а им снова не будет питания хватать, и они тоже засохнут.
— Не поймаете! Новые деревья мы в новую землю посадим! В хорошую! — торжествовал Матвейка.
— Где же ты её возьмёшь? — вмешалась Витька.
— На самолёте привезут!
— Прямо! Самолёты людей не успевают возить. Знаешь, как тесно! Вот мы летели...
— Ну, на пароходе, — не уступал Матвейка. — Или на вертолёте.
— И нет, и нет! Врунишка! Врунишка!
— Правильно говорит Матвейка, — поддержала сына Саша Александровна. — Землю возят с Большой земли баржами. Кстати, наш новый аэродром строят тоже на привозной.
— Но ведь это...
— Дорого, вы хотите сказать? Правильно, Людмила Петровна, а что делать? Зелени нет — кислорода не хватает. Всё болота забирают, проклятые, особенно, когда жара стоит.
— Зачем забирают, тётя Саша?
— Гниют болота, а для этого им кислород нужен. А мы задыхаемся, ребятишки болеют...
— Я даже не предполагала... Какие противоречия: воды избыток, а деревья погибают от жажды, кругом тайга, а люди задыхаются от недостатка кислорода...
— Вот поэтому всем колхозом и ходим на  «День зелёного друга», — улыбнулась Саша Александровна. — Ничего, будет ещё наш Нефтеград садом. Правда, сын?
— Ясно, будет, — серьёзно сказал Матвейка и пригладил волосы от затылка ко лбу, как это делал Степан Матвеевич.

ЗНАКОМАЯ БЕРЁЗКА
И молоток, и гвозди, и три Витькиных карандаша пригодились.
Тимурята посадили столько деревьев, сколько в отряде бойцов — каждому по деревцу. Получилась целая аллея. В начале и конце аллеи поставили по табличке, где Оля Копеечка очень красиво написала чёрным и зелёным карандашами:
ДЕРЕВЬЯ ПОСАЖЕНЫ БОЙЦАМИ ОТРЯДА «ТИМУРЯТА»
А в конце — цифрами — год посадки.
Здесь были несколько маленьких пушистых кедров, колючие ёлочки-подростки и одна-единственная берёзка. Она была прямая, как столбик, с тонкими, хрупкими на вид ветками, а листьев было так мало, что Витька могла бы их пересчитать, если бы время позволило. Когда берёзку привезли на грузовике вместе с другими саженцами, шофёр удивился, как она попала в эту компанию, и не советовал её высаживать: уж очень слабая, не выживет. Но Витька вспомнила про ту, большую, шёлковую, которую видела в Н-ске, и решила: «Моя берёзка». И поскорее оттащила её в сторону, чтобы кто-нибудь не сломал.
Мама помогла ей выкопать яму, вместе с Матвейкой и Сашей Александровной они натаскали «хорошей» земли из большого холма, который насыпали два мощных самосвала, и поместили берёзку в её новый «дом».
— Пей, пожалуйста, сколько хочешь, — говорила Витька, поливая деревце, — и расти быстрее.
Берёзку показали Оле. Она ей тоже понравилась.
— Молодцы, — похвалила Оля. — Молодцы, что посадили, а что слабая — не страшно: окрепнет, только ухаживать надо хорошо.
— Можно, я её на себя запишу? — попросила Витька. — Я каждый день буду приходить!
— Ты же скоро уедешь, — напомнил Матвейка. — Кто тогда будет ухаживать?
Витька понимала, что Матвейка на этот раз прав, но ей так хотелось иметь «свою» знакомую берёзку!
— А если не уеду? — сказала она и с надеждой посмотрела на маму.
Но Людмила Петровна только улыбнулась и покачала головой.
— Мамочка, мне так хочется! Олечка, разреши, пожалуйста! Мне ужасно, просто необходимо иметь настоящую, знакомую берёзку!
— Что же ты с ней собираешься делать, дочка?
— Ничего... Дружить.
Матвейка хмыкнул.
Но Оля не засмеялась. Она сказала:
— Я думаю, будет правильно, если мы поручим Вите ухаживать за берёзкой. А если она уедет... Сколько у нас бойцов в отряде, Матвейка?
— Ну, двадцать.
— Так неужели мы, двадцать бойцов-тимурят, оставим берёзку в беде?
Вот тогда Витька взяла дощечку и написала на ней красным карандашом большими печатными буквами:
МОЯ ЗНАКОМАЯ БЕРЁЗКА.
Вика Турабова
Дощечку она приколотила к палочке, а палочку воткнула в землю рядом с деревом. Всё получилось просто замечательно!
(Правда, пока Вика работала молотком, она несколько раз попала мимо гвоздя, а два раза по пальцу... Но это — мелочи, поэтому я и говорю о них в скобках).

Глава девятая
МАТВЕЙКИН «ГЕРБАРИЙ»

Следующий слёт был назначен через неделю. Оля сказала, чтобы ребята принесли подарки, которые приготовили школе. Подарки решили посмотреть заранее, хорошие или плохие, годятся или не годятся, может, кому-то и переделать придётся.
Матвейка собирался подарить коллекцию бабочек. Во-первых, они красивые. Во-вторых, полезные, конечно, не сами по себе, а для изучения вредителей. А в-третьих, он мог наловить их в один миг хоть сачком, хоть шапкой, хоть простыми руками. Потому Матвейка и не торопился её составлять. Да и некогда было: мало ли у помощника командира дел!
Но вот неделя прошла, и завтра надо нести показывать коллекцию.
Матвейка выпросил у мамы большую стеклянную банку для бабочек, захватил сачок и отправился.
На лестничной площадке он задержался: а не позвать ли Витьку? Конечно, он и один справится, но вдвоём веселее!
Матвейка позвонил.
— Пойдёшь со мной? — спросил он, когда Витька открыла дверь.
— Ой, а куда?
— Бабочек ловить, для коллекции.
— Ещё бы! — обрадовалась Витька. — Только зверинец свой покормлю. Подождёшь, ладно?
Она налила Степан Иванычу молока в блюдце, насыпала Паше и Даше зёрнышек на столик, положила свежей травы, а кукольную миску, которая стояла у попугайчиков в клетке, наполнила чистой водой.
— Ну что, не улетели ещё твои декоративные в тайгу? — спросил Матвейка, наблюдая, как возится Витька с Пашей и Дашей.
— Не улетели... — С тех пор, как ходили к деду Матвею в гости, про волнистых попугайчиков они ни разу не разговаривали. Но Витька помнила про ссору, да и Матвейка, выходит, не забыл. Она, конечно, себя не оправдывает, но и он тоже! Обзываться сразу начал...
— У тебя сачок-то есть? — перевёл на другое разговор Матвейка.
Витька покачала головой.
— Я и не ловила их никогда.
— Ничего, научишься, а то банку подержишь: в таком деле без помощников никак нельзя.
Пока Матвейка и Витька обсуждали, как организовать охоту, Степан Иваныч быстро съел свой полдник, чисто вылизал блюдце и отправился в прихожую посмотреть, что принёс этот лохматый мальчишка, с которым так часто убегала в последнее время его хозяйка.
Стеклянная банка Степан Иваныча не заинтересовала: пустая и чистая. А вот другой предмет — длинная палка с тонкой тряпицей на конце — заслуживал внимания.
Кот не торопясь обошёл его, обнюхал и заволновался: от тряпки исходил очень слабый, едва уловимый, но знакомый и приятный запах. Степан Иваныч узнал бы его из тысячи других: это был запах того луга, по которому так недолго, но замечательно гулял он во время плаванья на «Калинине»...
Кот пристроился на краешек тряпки и стал ждать: ведь если мальчишка пришёл сюда с этой штукой, то он же и унесёт её, и тогда... А тогда Степан Иваныч знал, что делать.
Так, или примерно так, рассуждал кот, но, когда Витька открыла наружную дверь, чтобы идти, он пулей выскочил на площадку и в несколько прыжков спустился по лестнице.
Витька бросилась следом, звала его, искала, но кота и след простыл. Да и не для того сбегал из квартиры Степан Иваныч, чтобы снова вернуться под замок.
— Не потеряется твой кот, — успокаивал Матвейка. — Маленький он, что ли? Пойдём быстрей!
Если хочешь наловить побольше бабочек, надо выбрать специальную полянку, где было бы много цветов. Потому что бабочки любят лакомиться цветочным соком-нектаром. Он для них, наверное, как для людей чай с мёдом.
Матвейка как раз одну такую полянку знал. Там росли и ромашки, и алые гвоздики, и незабудки, и осенние огоньки, и колокольчики сиреневые и розовые, и ещё какие-то сине-белые метёлки, все названия он даже не помнил. А бабочек там летало такое множество, что не хватало цветов: одна сидит, нектар хоботком тянет, а две другие кружатся — своей очереди ждут.
Сначала, когда они пришли на поляну, бабочек ловил один Матвейка. Ловил и сажал в банку, а Витька её держала.
А потом она возмутилась:
— Сам обещал научить, а сам не даёшь!
— Ладно, возьми сачок, а я так буду.
Банку с бабочками аккуратно поставили на землю, сверху закрыли Витькиной панамкой и ещё придавили толстым сучком, чтобы, чего доброго, пленницы не сбежали.
Какие они были красавицы! Голубые, розовые, белые, оранжевые, с чёрными полосками, с красными пятнышками и кружочками... Неужели все вредители? Даже не верится!
— Смотри, какая нарядница! — закричала Витька, показывая на крупную, жёлто-коричневую бабочку с белыми глазками на крыльях. — И мохнатая, как мой медвежонок.
— Тише!.. Это самая вредная. Её гусеницы-детки что хочешь сожрут, особенно кедровые хвоинки любят и сосновые. Надо поймать её обязательно. Окружай! — шёпотом скомандовал Матвейка.
— Я не вижу, она куда-то делась.
— Спряталась, хитрюга! Всё равно изловим, — сказал Матвейка, снимая рубашку.
Они растянули её за концы и начали осторожно опускать к земле.
— На старт!.. Внимание!.. Марш! — ловушка резко метнулась вниз и накрыла собой траву, где скрывалась хитрая бабочка. — Есть! Ура! Теперь только не упустить.
Матвейка запустил руки под рубашку и тут же отдёрнул их.
— Какая... шерстяная!..
— Давай прямо так понесём, — предложила Витька.
Матвейка согласился. И вдруг рубашка зашевелилась и... заурчала. Ребята переглянулись: послышалось, что ли? А может, Матвейка ошибся, и они поймали совершенно новую, не известную никому бабочку? Мохнато-урчаще-шевелящуюся?!
— Лучше я позову кого-нибудь, — сказала Витька и на всякий случай отошла на два шага. — А ты покараулишь.
— А если она сбегать начнёт?..
Пока они обсуждали, что делать, Матвейкина рубашка снова ожила, особенно правый рукав. Он прямо-таки извивался весь. Ещё немного — и удивительная бабочка удерёт. Выход оставался один: задержать во что бы то ни стало!
— А вдруг... укусит? — робко спросила Витька. Матвейка не ответил. Он стиснул зубы, чтобы нечаянно не закричать, зажмурил глаза, чтобы ничего не видеть, и — бросился на землю! Теперь уж не сбежит... И вдруг...
— Караул! — завопил он. — Держи её!
Но было поздно: из рукава белой молнией вылетел... Степан Иваныч!
От неожиданности Матвейка и Витька не могли вымолвить ни слова, а потом упали в траву и стали хохотать, как сумасшедшие! Ну и бабочка! Урчащая, шевелящаяся, неизвестная в науке! Значит, этот хитрюга тайком за ними шёл! Вот почему он пулей выскочил из квартиры и не отзывался, когда Витька его звала.
Кот не разделял веселья: такое замечательное лакомство упорхнуло! Эти глупые дошколята всю охоту испортили!
— Ладно, — сказал Матвейка, перестав смеяться, — хватит, не будем больше ловить, в банке уже много.
— Конечно, вон какие все красавички, — согласилась Витька. — Матвейка, а... где они?
— Забыла,  что ли? Сама же  банку в траву ставила.
— Она почему-то совсем пустая сделалась... и валяется...
Банка действительно лежала на боку. Белая панамка, которая закрывала её, непонятным образом перебралась на пенёк, и ни одной, ни единой бабочки вокруг не было! Зато рядом с пеньком сидел Степан Иваныч и сладко облизывался.
Витька, как только увидела его довольную физиономию, так сразу поняла, в чём дело.
— Ах ты, воришка! — накинулась она на кота. — Бессовестный! Они для коллекции были! Брысь!..
Что же это получается? Его подозревают, что он съел этих дохлых бабочек? Его, уважаемого всеми кота, у которого даже имя, как у настоящего человека?! Да он к ним и не притрагивался. Они все до единой упорхнули, как только банка опрокинулась.
Ну, нет, такого оскорбления он терпеть не намерен! И Степан Иваныч, обиженно подняв хвост, удалился.
— Не расстраивайся, — успокаивала Витька Матвейку. — Мы с тобой новых наловим! Ещё лучших! Вот увидишь!..
Но Матвейка сидел, отвернувшись, и ничего не отвечал.
— А можно слепить чего-нибудь. Из пластилина! А? Ты же хорошо лепишь, сам говорил... Или я нарисую картинку, хочешь?
— Ничего я не буду... Не успею ни за что... Пусть меня Оля завтра ругает!..
Как дрожит голос у Матвейки! Он, кажется, плачет? Ой, ну не надо! А то Витька сейчас сама заревёт! И всё — из-за этого противного нахала, негодника лохматого!..
— Давай попугайчиков отнесём!
Матвейка повернулся и с удивлением уставился на Витьку. Смеётся она или дразнит его? Но Витька была очень серьёзной.
— Они понравятся Оле. Честное слово, понравятся! А если ты думаешь... — Витька запнулась на секунду, — что мне жалко, так это — неправда! Нисколечко! Ничуточки я не жадина, вот!..
Матвейка давно уже понял это, разве он стал бы дружить с плохим человеком?
— Ты не сомневайся, — сказал он, — им будет хорошо: я сам возьмусь ухаживать за Пашей и Дашей. Изо всех сил!
— А я и не сомневаюсь, кстати, — сказала Витька и неожиданно рассмеялась, рассмеялась просто так, потому что ей стало весело.
И Матвейке тоже вдруг стало весело, и он тоже рассмеялся.
Так они стояли и смеялись. А Степан Иваныч, дремавший на солнышке, недовольно поднял голову: сначала нападают на приличных котов, а потом смеются...
Странные люди эти дошколята.

ОЧЕНЬ НУЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Конечно, волнистые попугайчики понравились. Все были просто в восторге, когда Витька принесла их в зооуголок.
— А у нас дома живёт ёжик Петька, — сказала Валя Ватрушкина. — Если хотите, я его тоже принесу.
— А у меня белочка есть, — похвасталась Гюльнара, — ручная!  Она пьёт из чашки  и спит в настоящей кроватке. Мы, когда приехали сюда из Башкирии, привезли с собой, вот что.
И тут выяснилось, что почти у каждого дома живёт какой-нибудь зверёк: или бурундук полосатый, или морская свинка, или черепаха, или скворец.
— Вот видите, — сказала Оля, — у нас уже настоящий зверинец собирается. Осталось только домики зверятам построить да директора назначить. Комсомол поможет? — обратилась она к высокому серьёзному человеку, который давно, заметила Витька, стоял в стороне и внимательно прислушивался к их разговору.
— Конечно, — откликнулся он, — да и пионеры, я думаю, не отстанут.
— Ребята, это Артём Васильевич Воинов, командир дружины «Зелёный друг», — пояснила Оля. — Он пришёл в гости, хочет с вами поговорить.
— Это у них такой отряд есть, у комсомольцев, — шепнул Матвейка. — Специальный. Для охранения природы. Вроде как пограничники.
Витька кивнула: поняла!
Тимурята с любопытством ждали, о чём будет рассказывать самый главный «зелёный» командир.
— Товарищи бойцы! Дорогие дошколята! — начал он. — Ваш отряд делает очень важное дело, помогает взрослым строить и украшать родной город Нефтеград. Вы поливаете на клумбах цветы, недавно посадили целую зелёную аллею и взяли над каждым деревцем шефство. Вы очень нужные люди! Спасибо!
Артём Васильевич на секунду умолк, и тимурята вместе со своим командиром дружно захлопали. Потом он поднял руку, и все снова замерли.
— А сейчас я расскажу о двух бойцах вашего отряда, которые недавно совершили геройский поступок.
Ребята оживились: интересно, какие такие герои? Посмотреть бы на них.
— Все, наверное, знают, что кедр растет очень медленно, — сказал Артём Васильевич. — И те маленькие кедры на вашей аллеетолько через пятьдесят лет подарят первые шишки. Так что их орехи с удовольствием будут щёлкать ваши внуки и внучки.
Ребята засмеялись: как смешно говорит Артём Васильевич! А он продолжал:
— К сожалению, есть люди, которые не понимают, что эти деревья необходимо охранять. Недавно в тайге два взрослых хулигана трактором трясли кедры только для того, чтобы сбить шишки!
Витька толкнула в бок Матвейку: слышишь, про кого рассказывает Артём Васильевич? Но Матвейка сидел, не шелохнувшись, щёки бледные, а уши — словно их надрали — красные-красные.
— Но преступники успели погубить только одно дерево: ваши товарищи защитили кедры и прогнали хулиганов из тайги!
— Нам дедулина Лайка помогла, — не выдержала Витька и испугалась. Все сразу посмотрели на них с Матвейкой. А командир «Зелёного друга» улыбнулся и поправился:
— Значит, героев трое: Матвей Стрижов, Виктория Турабова и сибирская Лайка.
Что тут началось! Матвейку и Витьку тормошили, шутливо толкали, кричали, визжали…
— Мы решили, — перекрывая шум, очень громко сказал Артём Васильевич, — подарить ребятам по набору «Подарок первокласснику» и по коробке конфет «Мишка на Севере».
Ой, оказывается, приятно быть героями! Витька хоть каждый день согласна, да и Матвейка, наверное, не откажется?
— А Турабова, между прочим, не отрядная! — раздался звонкий голос. — И вообще ничья! Она от моря приехала и обратно скоро уедет!
Все узнали, кто это крикнул — Вастрюков! И Витька тоже узнала. Она стояла с «Подарком» и «Мишкой», который «на севере», и чуть не плакала. Конечно, она не отрядная, конечно, она скоро уедет, но почему он кричит, почему он такой злой?!
Тимурята притихли, растерялись, а Оля Копейко одобрительно кивнула:
— Молодец, Ворсо, напомнил: мы ведь до сих пор ещё не приняли Витю в отряд. Товарищи бойцы, хороший человек Витя Турабова?
— Хороший! — грянули бойцы.
— Нужный человек?
— Нужный!
— Принимаем её в боевой отряд тимурят?
— Принимаем!
Поднялся страшный шум.
— Урр-а-а! — закричал вдруг Матвейка. Он забрался на скамейку, развязал на своих «мишках» зелёную ленточку и протянул коробку ребятам: налетайте!
Витька встала рядом, сдёрнула розовую ленточку со своих и радостно засмеялась:
— Налетайте!
И бойцы налетели…

ПИСЬМО ОТ БАБУШКИ
Вы замечали, как быстро пробегает лето?
Кажется, совсем недавно неслись бумажные кораблики по весенним ручейкам-речкам, а в садах стучали молотки, готовя дома-скворечники для долгожданных гостей, и только вчера ты бегал босиком по тёплым лужам и кричал: «Дождик-дождик, пуще!..» И вот уже нет-нет, да и промелькнёт жёлтый цвет в зелёном, ещё полноводном море листьев, и солнце уж ленится подниматься высоко, а птицы хлопочут об отлёте. А ведь ещё только август...
Но как бы ни хотелось нам задержать лето, а до конца его, до первого сентября, дней остаётся всё меньше и меньше: 30... 20... 15...
И хотя Витька следила, как отлетают листки календаря, она почему-то думала, что день отъезда наступит не скоро, что поживут они здесь, погостят ещё у папы.
И вот пришло письмо... Письмо от милой, дорогой и любимой бабушки Фатьи, по которой, оказалось, Витька страшно соскучилась! Соскучилась по тёмным морщинистым рукам, которые терпеливо расчёсывали Витькины кудри, по чудесным сказкам, которые не рассказывала, а пела бабушка, по её лучшим в мире сладким пирожкам с орехами,— пахлаве и даже по низкому скрипучему голосу соскучилась Витька, которым бранила её бабушка за мокрые ноги и вымазанные во время футбольных тренировок джинсы.
А бабушка Фатья писала, что давно приехала из Карабаха, что тётя Дунья жива и здорова и проживёт ещё, наверное, лет сто. А вот она, нестарая  совсем женщина,   каких-то  шестидесяти с небольшим лет, будет скоро умирать. Потому что дом, в котором она ждёт ненаглядную свою внучку, совсем пустой: ни зверушки живой нет, ни Арифа-бездельника, который доигрался до того, что лежит сейчас травмированный в центральной больнице родного города. Потому что словом перекинуться не с кем, а также не с кем поделиться и неутешным горем...
Грустное письмо написала бабушка, Витька немного даже всплакнула: жалко бабушку и уезжать не хочется. Ой, как не хочется! Только-только стала нужным человеком — и пожалуйста!.. Да и «Чебурашку» не оставишь без центрального игрока.
— Что же, мамочка, нам делать?
— Ехать, Викуша, надо. У меня отпуск кончается, а тебе в школу готовиться пора.
— Мамочка, но ведь школа и здесь будет. Самая лучшая на свете, знаешь? Если хорошо попросить, то я думаю, возьмут.
— И я думаю, возьмут. Но как же бабушка? И дядя Ариф больной.
— Ну почему нельзя сделать, чтобы всем хорошо было?! Почему?!
О бабушкином письме Людмила Петровна сообщила Сергею Рашидовичу на буровую, а Витька рассказала Матвейке.
Они оба сильно расстроились.
Папа Сергей Турабов сказал:
— Опять меня одного оставляете... Хоть Степан Иваныча не увозите.
И Матвейка сказал:
— Опять за свои старые штучки-дрючки взялась?
— Это за какие такие штучки? — возмутилась Витька.
— Что о себе больше думаешь.
— Неправда!
— А вот — правда! Кто обещал к бабушке Матрёне Степан Иваныча в гости отвести? Она, поди, уж и ждать перестала! Кто вызвался центрального играть? А теперь, значит, пусть проигрывает «Чебурашка»? А берёзка? Она вот возьмёт и умрёт без тебя зимой! Узнаешь тогда!
— Ну что ты меня мучаешь? — взмолилась Витька. — Думаешь, мне хочется уезжать? Вот нистолечко! Меня же мама увозит! Ты понимаешь — ма-ма!
— А ты не увозись! Тогда и она останется.
— Ишь, какой! А бабушка Фатья? Пускай, значит, там одна живёт — переживает?
— Почему? — Матвейка на секунду задумался. — И бабушку надо сюда привезти!
Какая замечательная мысль! Почему Витька сама не догадалась? Ведь тогда всем будет хорошо! И папе, и маме, и бабушке, и Витьке! А про дядю Арифа и говорить нечего: столько здесь футбольных команд, какую хочешь выбирай! Вон, плотники себе до сих пор приличного нападающего не нашли!
— Папочка и мамочка, что я вам скажу, — закричала Витька, врываясь в свою, десятую, квартиру. — Нам всем вместе надо жить!
Оказывается, эта светлая мысль не раз приходила в голову папе Сергею Турабову. Но так же и уходила, потому что ни Людмила Петровна, ни бабушка даже и слышать не хотели, чтобы приехать сюда насовсем.
А теперь их было двое! Людмила Петровна сопротивлялась недолго:
— Но ведь за бабушкой всё равно надо ехать? Мне с работы уволиться необходимо...
— Вот и поезжайте, — быстро сказал Матвейка, — а Витька у нас поживёт. — Он решил теперь ни на минуту не оставлять её без присмотра: ещё переговорят обратно!
— А что, мама, молодой человек хорошо сказал! Мне нравится! — засмеялся Сергей Рашидович.
— Нет-нет-нет! — Людмила Петровна и слышать об этом не хотела. — Ты на буровую уедешь, а Вика одна будет...
— Мамочка, миленькая, я ведь большая! Я ведь сколько раз одна оставалась. А тётя Саша почти как ты! И Степан Матвеевич... и дедуля, они такие... весёлые, добрые! Ты не бойся! А мне обязательно надо остаться! Ну, просто обязательно, честное отрядное!.. — Витька остановилась, обвела глазами маму, папу, Матвейку и добавила тихо. — Я ведь привыкнуть должна к тайге. И она... пусть ко мне привыкнет...

ВЫЗОВ БАБУШКЕ ФАТЬЕ, посланный с мамой Людмилой Петровной Дорогая моя бабуленька. Я приехать за тобой не могу (много дел), ты уж сама. Будем хорошо жить вместе. Не бойся: старушки тут тоже живут. И дедушки есть, даже много.
Привет от Паши, Даши и Степан Иваныча. Целую 1000000 раз.
Твоя внучка Вика

ВЫЗОВ ДЯДЕ АРИФУ,
посланный тоже с мамой Людмилой Петровной Дядя Арифчик! Это пишу я, Витя. Ты лежишь, значит, и болеешь.  Давай скорей выздоравливай, потому что надо срочно ехать!!!
Я теперь герой и нужный человек. Ты не переживай. Приедешь, тоже будешь нужный. Это уж точно. Центральные здесь нужны (я узнавала).
Целую В. С. Т. (Витя)

ТО, О ЧЕМ Я НЕ УСПЕЛА РАССКАЗАТЬ
Когда была написана повесть, мне пришлось ещё раз поехать в Нефтеград. И попала я очень удачно: прямо на праздник «Здравствуй, школа!»
Новая школа и в самом деле очень красивая: огромная, просторная, светлая, с зимним садом — оранжереей, с прекрасными кабинетами-лабораториями, с настоящим кинотеатром... А учится в этой школе полторы тысячи ребят! И когда зазвучала музыка, зазвенел пионерский горн, а весёлый барабан начал чётко дробить: «трам-тра-та-там! там-тара-рам, трам-тара-рам-пам-пам-пам!» и школьники вышли на праздничный парад, свой первый парад перед новой школой, мне стало ужасно завидно, невозможно жалко, что я давно уже выросла, что сейчас не я стою под салютом у развёрнутого знамени, и никогда мне не сесть больше за парту...
После торжественной части был концерт, где, кстати, Вика очень хорошо спела песенку Крокодила Гены, а потом начался большой спортивный праздник...
Команда дошколят «Чебурашка» выиграла у команды первоклассников «Ну, погоди!»: один — ноль. Единственный гол забил центральный нападающий «Чебурашки» — Турабова Виктория. Если дядя Ариф играет так же самоотверженно и смело в своём классе «А», я не удивляюсь, почему он травмированный лежит в центральной больнице родного города: забивать мячи в чужие ворота действительно трудно.
Среди болельщиков я видела знаменитого бурового мастера Сергея Рашидовича Турабова, и Сашу Александровну, и Олю Копейко, и других хороших людей.
Степан Иваныча на матче не было! Я узнавала: он вторую неделю гостит у бабушки Матрёны и собирается пробыть там до приезда Людмилы Петровны и Витькиной бабушки, которая, говорят, пересилила свой страх перед Сибирью и решилась, наконец, приехать погостить к любимому сыну и внучке.
Паша и Даша тоже отсутствовали. Они живут в школьном зооуголке и очень довольны. У волнистых попугайчиков теперь огромная клетка-вольер, где растут настоящие ёлочка и берёза. Наверное, им кажется, что попали они в настоящий лес.
Что ещё?.. Возможно, города с названием «Нефтеград» вы на карте не найдёте. Но это не имеет никакого значения, потому что есть в Сибири Сургут, Стрежевой, Нефтеюганск и много других, которые строятся и живут посреди вечнозелёной тайги...

You have no rights to post comments